“Свернем налево. Пройдем через мясной ряд, там открыто. Ты, кажется, толкнул меня, приятель?”

“Положим, я тебя толкнул, и что же?”

“Иди вперед, не затевай ссору. Не видишь что ли, это хорезмский! Они думают, им все дозволено. Никогда здесь миру не бывать. Жаль, что Абдалла не с нами, пригодились бы его кулаки. В такой день торговать шербетом!”

10.22

Площадь перед главной мечетью Багдада назначена местом суда над Алроем. Тысячи горожан, любителей зрелищ, с раннего утра стекаются сюда. В центре площади красный шнур очертил круг, внутри которого ожидаются волнующие события. Хорезмские солдаты несут охрану. Все теснее толпа, все желаннее представление. Ступи кто за красную черту, и суровый охранник немедленно наградит нарушителя правопорядка безжалостным ударом по макушке – знай свое место! На плоских крышах ближайших домов сооружены навесы от солнца, и здесь народу хоть отбавляй. Багдад предвкушает, трепещет, ждет. Как в день свадьбы Алроя, ликуют сердца в день казни его.

Внутри круга возвышается роскошный трон. По бокам его стоят негры-евнухи в белых одеждах. Вид их страшен, ужасны орудия пыток в их черных руках. Для апофеоза зрелища приготовлены длинные, прочные, заостренные шесты. Каждый такой шест есть кол, что войдет в тело жертвы и будет мучить ее, покуда не явится спасительная смерть.

Грохот барабанов, лязг тарелок, вой фанфар провозгласили прибытие Альпа Арслана. Охрана кортежа бесцеремонно раздвигает толпу, прокладывая путь владыке и его приближенным. На знаменах и лентах вышито имя Пророка. Цветные перья украшают головные уборы царедворцев. Музыка гремит, не умолкая. Правоверные пали ниц. Альп Арслан взобрался на трон. Его окружили воеводы, муллы, имамы, судьи и прочие важные персоны Багдада и царского двора. Музыка смолкла.

Монарх высок, худ и рыж. Глаза голубые, нос приплюснут. Только он уселся на престол, как трубы возвестили собравшимся, что долгожданная минута близка, и вот-вот будет доставлен главный пленник и герой дня.

Появились гвардейцы Альпа Арслана. Они ввели в страшный круг пятьдесят пленных иудеев. Руки измученных узников связаны без всякой на то надобности. За скорбным этим шествием в кольце особой охраны медленно двигалась повозка с запряженными в нее мулами. Это – Давид Алрой. Кандалы сняты с ног его, но по-прежнему оковы на руках.

Сборище гудело. Злорадство и сочувствие, удивление и довольство, страх и ликование смешались в этом гуле. Общим было тревожно-радостное ожидание невиданного и неслыханного прежде. Знает ли толпа, что в трагедии жизни лишь Господь зритель, а она сама и есть истинный палач? Одежда узника изорвана и нечиста, голова непокрыта, кудри прилипли к высокому белому лбу. Недавний покоритель востока, вчерашний халиф Багдада, этот грязный оборванец гордым и непокоренным взглядом окинул скопище прежних своих рабов.