После солеа, сочетающей спокойную и непоколебимую выдержанность с выражением непостижимо глубоких чувств, после повествования о мучительной боли и о высоком страдании нервы зрителей были как натянутые струны. Они понимали, что выступление не было подготовленным. Едва слышно раздавались приглушенные «Оле!», словно никому не хотелось рассеять ненароком чары.

Токаор знал, что атмосферу поможет разрядить более жизнерадостная алегриас. Он заметил, что его танцовщица понемногу расслабляется, подхватывая новый ритм и вспоминая движения. Некоторая одеревенелость в теле, которую Мерседес ощущала после всех этих недель без танцев, прошла, и сейчас она могла сгибаться и скручиваться с прежней легкостью, как и раньше, точно попадая в такт, щелкать пальцами.

Радость, сквозившая в этом танце, заставляла всех позабыть про свои разрушенные жизни, про сгоревшие дома, про стоящие перед глазами трупы и жестокие лица людей, выживших их из родного города. Многие присоединились к веселью, все с большим воодушевлением хлопая ладонями в такт музыке.

Под конец Мерседес здорово устала. По ее шее и спине струился пот; она чувствовала, как он ручейком стекает между ягодиц. Она отдала себя всю, почти не помня, где она и кто. Как и ее зрители, девушка перенеслась в прошлое. В своем воображении она была на празднике, в окружении семьи и друзей. Она пробралась через аплодирующую толпу в конец комнаты, к Ане. Лицо ее новой подруги так и сияло восхищением. Танец Мерседес произвел на нее сильное впечатление.

– Фантастико, – просто сказала она. – Фантастико.

А гитарист все играл. Между последним ударом ноги, которым Мерседес завершила исполнение алегриас и негромким аккордом, открывшим новую композицию, не было ни малейшей паузы. Люди слушали его, точно завороженные, и он хотел подольше удержать их в этом состоянии.

Казалось почти невероятным, что его музыка рождается перебором струн только одной гитары. Полнота и глубина звучания, богатство мелодики – за все это будто были ответственны несколько инструментов, а когда сверху накладывались еще ритмичные отзвуки, которые он легким постукиванием извлекал из полого корпуса гитары, у слушателей появлялось ощущение, что их теплым коконом обволокли несколько слоев роскошного бархата. Теперь, когда кто-то хлопал в ладоши, а пара человек отбивали ритм на своих стульях и крышках столов, казалось, что музыка звучит отовсюду сразу. Никто в комнате не устоял перед стремительным журчанием нот; покорены оказались все.