К тому времени, как Антонио, Франсиско и Сальвадор прибыли на передовую, итальянцы уже прорвали оборону и заняли господствующую позицию. Мощь их артиллерии не оставляла республиканским силам почти никаких шансов на победу. Потом изменилась погода. Пошел дождь со снегом. С тех пор погодные условия играли в этом противостоянии роль чуть ли не менее значимую, чем вооружение.

Люди, дрожа в редком леске под голыми деревьями, не дававшими никакой защиты, начали коченеть от холода. Отсыревшие сигареты не раскуривались.

– Господи Иисусе, – пробормотал Франсиско, изучая свою ладонь. – Да я руки своей толком не вижу. Как же мы отличим своих от фашистов?

– Придется трудно, – ответил Антонио, поднимая воротник и прижимая к себе скрещенные на груди руки, чтобы согреться. – Может, еще разведрится.

Он ошибся. В течение дня дождь превратился в снег, а потом спустился туман. Республиканцы перешли в контрнаступление, а итальянцы в своем тропическом обмундировании между тем страдали от холода еще пуще них. Низкие температуры стали общим врагом обеих сторон, многие погибли от переохлаждения. Антонио с удовлетворением понял, что итальянцы переоценили скорость своего продвижения; в каше из снега и тумана их подразделения теряли связь друг с другом. Заканчивалось топливо, застревала в грязи техника, все с большим трудом поднимались в небо самолеты.

С каждым часом республиканцы все явственнее брали верх.

– Похоже, удача в кои-то веки на правой стороне, – жестами показал друзьям Антонио.

– Видать, потому, что мы здесь, – усмехнувшись, съязвил Сальвадор. – Отвоевался Франко!

Если итальянцы испытывали затруднения со связью, то и в ополченческом отряде Антонио по большей части представление об общей картине сражения было лишь немногим яснее. Вокруг кипел бой, но практически нулевая видимость почти не позволяла им ничего рассмотреть. Из холодного хаоса до Антонио доносились предсмертные крики умирающих, некоторые погибали от пуль своих же.

Ринувшись в бой, Антонио старался держаться как можно ближе к Сальвадору. Тот уже доказал свою отвагу у Харамы, но Антонио все равно чувствовал огромную ответственность за друга.

Сальвадор уже понял, чем хороша для него глухота на поле брани. Он не слышал ни протяжного свиста пуль, ни воплей раненых, но он также не услышал и предостерегающего окрика друга. До самой последней минуты Сальвадор не испытывал страха. Успел заметить только, как исказилось лицо друга. Прозвучавший вслед за этим мучительный крик издал не он, а Антонио, на глазах которого друг детства, горячо любимый Эль Мудо, рухнул на землю.