– Еще я разговариваю сама с собой.

– Господи Иисусе, девочка… он подумает, что ты сумасшедшая.

Она даже не взглянула на отца.

– Это прекрасно, потому что сама я считаю сумасшедшим его.

– Фелисити!

Никаких сомнений, сейчас с матерью случится припадок. Одна из ее собак гавкнула и набросилась на лапу-ножку отцовского стола.

– Да черт побери, Кэтрин! – заорал отец.

– Гилли! Прекрати! Нельзя грызть! Гильденштерн! Хватит!

Пес продолжал.

Артур уставился в потолок и вздохнул.

Похоже, герцога весь этот хаос не раздражал. Он снова перевел взгляд на окно.

– Так что, мы обо всем договорились?

Вероятно, да. Фелисити посмотрела на брата, в его карие глаза, такие же знакомые, как ее собственные. Увидела в них мольбу. Надежду. И не смогла сдержать вспыхнувшее раздражение.

– Что ж, договорились. Я выйду за вас замуж, и вы будете жить долго и счастливо.

Брату хватило совести принять виноватый вид.

– Ты этого заслуживаешь, – сказала она, не в силах справиться с печалью в голосе. – Ты, Прю и дети. Вы заслуживаете всего, о чем когда-либо мечтали. Ты заслуживаешь счастья. И я буду рада подарить его тебе. Но не уверена, что когда-нибудь перестану тебе завидовать и на тебя злиться.

Артур кивнул.

– Я знаю.

Она обернулась и в первый раз за весь разговор увидела, что герцог на нее смотрит, причем на его лице написана не скука, а что-то, скорее напоминающее страстное желание. Что, разумеется, было совершенно невозможно. Этот безумный герцог не производил впечатление человека, который может что-то или кого-то страстно желать. И уж точно не ее.

Фелисити так никогда и не смогла понять, почему она его спросила: