Вскоре его губы сделались мягче, его пальцы замерли, а Фелисити успокоилась. Он повернул голову, еще раз прижался губами к ее бедру – нежно. Она ласкала его голову и лицо, затылок и его широкие плечи, не желая его отпускать.

– Это было…

Он поднял на нее глаза, темные, грешные, и она прочитала в них желание.

– Это было восхитительно.

Она вспыхнула.

– Я не ожидала… я не собиралась смеяться.

– Знаю.

Неужели смеяться нормально? Она не могла об этом спросить, поэтому просто сказала:

– Я никогда ничего подобного не чувствовала.

Что-то промелькнуло на его лице, появилось и исчезло прежде, чем она успела понять, и сменилось кривоватой усмешкой – уголок его красивого рта приподнялся.

– Знаю, любовь моя. Я был там, чувствовал тебя возле себя. Плотно сжимавшую мои пальцы. Пульсирующую под моим языком. А этот смех… ничего более чувственного я в жизни своей не слышал. Всю оставшуюся жизнь я буду слышать этот смех в своих снах.

Затем он встал и провел ладонями себе по бедрам. Последние лучи заходящего солнца окрасили небо у него за спиной в кровавый цвет.

Он ушел. Все еще стоял там, но ушел от нее, словно его тут никогда и не было.

Фелисити приподнялась со скамьи.

– Девон?

Он покачал головой, едва взглянув на нее.

– Не стоило мне вам его называть.

– Почему?

– Потому что оно не для вас.

Он словно влепил ей пощечину. Она застыла.