– А я до войны в театре выступал. И песни писал. – Сильвестр вздохнул.

– О! Круто! А теперь?

– А теперь домой возвращаюсь.

– Так ты что, – Желудь внимательно посмотрел на него, – оттуда? Из армии?

– Да! – Сильвестр расправил плечи, – случайно к вам попал.

– А круто ты их! – Желудь рассмеялся, вспоминая полицейских. – Драться можешь. А петь можешь?

– Могу.

– Ну-ка, давай, спой мне до-ми-соль!

Сильвестр взял три ноты. Желудь прислушался, взял салфетку и стер остатки туши с ресниц.

– Неплохо. А теперь соль-ре-си?

Сильвестр спел. Посетители бара оглянулись.

– Вещь! – Желудь удовлетворенно кивнул. – Значит, у нашей шняги появляется новый образ! Мужественный ветеран войны вместе с группой геев в своих песнях клеймит ужасы войны!

– Давай без группы геев?

– Без геев нельзя. Немодно.

– Ладно.

Желудь вынул из кармана визитку и протянул ее Макарони.

– На. Если дело пойдет, я тебя папе покажу. Он у меня режиссер, фильмы снимает в Голливуде. А я здесь учусь.

Сильвестр кивнул и молча спрятал визитку.

– А ты письма домой, маме, писал? – снова спросил Желудь.

– Нет.