Вновь дернулся и зарычал, но цепи снова не поддались. Эбби не произносила ни звука. Лишь сильнее жмурилась и тихо ― едва различимо ― плакала, вероятно, читая про себя молитву. Её руки, привязанные к дереву кожаными ремнями, слегка подергивались ― если бы она могла, то накрыла бы ладонями живот, чтобы успокоить малыша; защитить его. Но она не могла. И это убивало её быстрее, чем осознание того, через что в скором времени ей придется пройти.
— Мразь… ты даже не представляешь,
Мне хотелось быть рядом с ней хотя бы так ― не имея возможности сжать ладонь; сказать, как сильно я её люблю.
— Забавно… ― усмехнулся Джек, ― …в моей голове звучали те же слова. Ведь ты действительно не представляешь,
Не прекращал попыток разорвать цепи. Дергал их снова и снова, не останавливаясь и не замедляясь ни на мгновение, зная, что и оно имеет значение. Грубые движения Шейна, стягивающего кожаные ремни на её щиколотках, заставляли тащить металл всё резче и сильнее; раздирая руки в кровь; сжимая зубы; становясь всё диче.
— Эй! Затихни! ― голос Шейна лишь придал сил. Я стал вырывать цепи интенсивнее и быстрее ― словно Зверь. ― Ты что, оглох?! ― когда ответа вновь не последовало, разъярившись сильнее, он направился в мою сторону.
Кулак обрушился мне точно в челюсть, но не остановил.
Я не переставал рычать. Если физическая мука тормозила, всего через мгновение я вновь собирался с силами. Если от очередного удара ноги подкашивались, я делал усилие и поднимался, начиная всё сначала. Шейн не переставал избивать: безжалостно, не щадя, но даже падая на колени и ощущая, как ломит кости, я вставал и продолжал бороться.
Шейн остановился, когда понял, что ничего не меняется. Он мог избить меня до полусмерти, но я бы ничего не почувствовал. Сейчас я был машиной. Безжалостной, свирепой машиной, чья сущность, до этого момента сидящая на цепи, отчаянно рвалась на свободу. Я больше не чувствовал физической боли, и Джек, а теперь и Шейн, оба это понимали.