– Ну, как-то раз ты ведь это сделала.
А это уже неожиданная колкость, резкая, но несущественная, как порез от бумаги.
– Это было давно.
Ким всего на два года старше меня, и раньше она тоже училась в Уиллоуби. В прошлом году, когда она оканчивала школу, я надеялась, что, когда она выпустится, я наконец от нее освобожусь. Но потом она, естественно, прошла только в Калифорнийский университет в Ирвайне. «Так близко от дома! – сказал тогда папа. – Не придется жить в общежитии и тратить на него деньги». Вот и приплыли. Как в старые добрые времена.
– Можно хотя бы иногда навести красоту, Элайза, от этого не умирают.
Я корчу рожу: один глаз зажмуриваю, морщу нос, свешиваю набок язык.
– А что, я, по-твоему, некрасивая? – шучу я, пытаясь говорить, не меняя гримасы.
Ким отвечает так, словно я задала вопрос всерьез.
– Да.
Мое веселье утекает холодной капелькой вниз по шее. Секунду я наблюдаю, как сестра легко наносит коралловое пятно на губы, а потом вяло пытаюсь пошутить еще раз:
– А ты не верь стереотипам о том, что привлекает мужчин, Ким.
Но она верит на все сто. Видите ли, сестра из тех девушек, которые, на свою беду, считают, что должны быть красивыми. Вообще она не виновата, к тому же она и так красивая. У нее чудесные глаза, большие, как у актрисы Фань Бинбин, с такой почти европейской складочкой верхнего века. Чтобы иметь такие веки, многие азиатские девчонки, может, не убили бы, но точно рассмотрели бы вариант приставить кому-нибудь нож к горлу. Когда мы были помладше, люди часто восклицали (обычно на кантонском диалекте), какая она хорошенькая: «
– А ты разве хочешь заниматься такой ерундой? – спросила я однажды, но мама на меня шикнула:
– Это
Мама как раз появляется на пороге, чтобы проверить, готова ли я идти.
У нас дома часто говорят как на вьетнамском языке, так и на кантонском диалекте. А вот мандаринское наречие звучит только изредка, обычно в виде какого-нибудь мудрого изречения. Кантонцы нашу семью назвали бы