— А тебе не надо?

— За секс совсем мало сжигается, — усмехнулась я в сторону, потому что Андрей проверял на вкус бриллиантовые гвоздики в моем левом ухе.

— Это за один, а у нас будет не один.

— Уверен?

— Знаю наверняка…

Тогда валяй! Стянула через часы его чертову рубашку, уже влажную в подмышках. Удержала ее, точно белый флаг, когда через голову покинули меня сразу три части некогда довольно приличного туалета.

— Почему сейчас не лето и ты не в платье…

— Потому что осень, и я в джинсах…

Но до блестящей пуговицы его руки так и не дошли, застряли на груди, на гудящих сосках, налитых грудях, струящейся по ложбинке тонкой струйки слюны, оставленной его жадным языком. Мой же только успел пока собрать с его шеи соль и снова за ней потянулся, но наткнулся на губы, которые коротким поцелуем попросили меня отстать. У них есть дела поважнее — вгрызться в пуговицу на джинсах. Руками никак? Или спутал с пупком — пуп земли, на котором все клином сошлось и стояло. Пока стояло и пока хотелось…

А что будет потом — в четверг там, в пятницу… Разве имеет значение сейчас? Когда к мокрым сапожкам и носочками добавились трусики. Ну что, Мариночка, голая, прижатая к стенке, ты будешь отвечать за свои поступки или как? Оставим на откуп Вселенной? Она ведь вечно что-то там где-то там и зачем-то за меня решает… Звякнул об пол ремень — Андрей справился без меня или моими руками, а потом уже потянул штанину вниз свободной ногой. Хотя была ли тут вообще свобода — любовный плен, вечный, непонятный, бессмысленный…

— Не подскользнись на брюках…

— Марин, раньше б тебе на ум не пришло просить об этом.

— Раньше ты носил исключительно джинсы. Не подскользнись…

Снова что-то звякнуло внизу — он отшвырнул ногой ворох ненужной нам больше одежды. В чем я отсюда уйду? Или в каком виде? Уйду ли вообще… Живой? Невредимой уже точно не получится. Он разбил мне сердце — снова, на мелкие кусочки. Они болтаются в теле, колются до слез в любой точке, до которой дотягиваются пальцы и губы Андрея.

Я все еще чувствую под ногами пол, он все еще исследует тело глаза, губами что-то там шепчет и удерживает огонь на кончике ногтя. Вот жар опалил мне губы, шею, оставил след на животе и вспыхнул внутри.

Огонь желания сожрет меня быстрее, чем стыд — стыд придет позже, когда пойму, что мой внешний вид никогда не будет прежним. На вид мою ложь мне уже поставили. Хочу я Андрея? Да, хочу. Только без прошлого. Но без прошлого его нет. Нас нет. Но как ужиться с прошлым, которое так долго забывала… Можно постараться, только будет больно и долго больно… Раскрывшиеся раны рубцуются по новой слишком медленно.