Стрельцы боярина Бегичева, холопы князя Шуйского и Татищева выволокли на лобное место двух голых мертвецов, одного кинули на принесенный из Кремля стол и надели на лицо маску, второго бросили под стол, повернув головой к людям.

– Смотрите, люди православные! – крикнул Григорий Валуев. – Сие есть самозванец, Гришка Отрепьев, царем себя называвший! А с ним пес расстриги, Петрушка Басманов! Нет больше ложного царька!

Собравшаяся возле Фроловских ворот толпа, всего пару часов назад резавшая поляков в защиту государя Дмитрия Ивановича, мрачно молчала. А случившиеся в ней бабы даже заплакали, горестно завывая над судьбой невинно убиенного царя.

Стоявший здесь же князь Куракин забеспокоился, отправил пару сотников в Кремль, и вскоре те вернулись с грамотами, составленными князем Шуйским к иноземным дворам, стали громко зачитывать историю вора и еретика Гришки Отрепьева, выдающего себя за государя.

Григорий, как раз в это время вышедший из Чудова монастыря, остановился, прислушался. Облегченно перекрестился: коли мертвый – искать не станут. Оно и лучше. И повернул к Боровицким воротам, на Чертольскую улицу[20], где размещались многие польские гости, каковым не хватило места в Кремле, в царских хоромах. Свита пана Мнишека, в отличие от хозяина, тоже разместилась на «Чертолье» – и писарь не раз бегал сюда с мелкими поручениями царицы.

Постояв немного у лежащих в пыли выбитых ворот, на которых скучали несколько холопов в кольчугах и с рогатинами, Отрепьев прошел за тын. Одинокий монах не заинтересовал ни охрану, ни унылых слуг, собирающих по земле разбросанные вещи.

В углу двора, в тени, лежали тела полутора десятков людей[21]. Возле них понуро стоял босой мальчишка лет четырнадцати, в одной лишь длинной льняной рубахе.

– Бернард? – узнал юного Мнишека писарь. – Ты цел? Слава богу! Как тебе удалось спастись?

– Когда ворота ломали, Ежик через тын перетолкнул, – указал на одного из мертвых холопов мальчишка. – В чем спал, в том и выбросил. Я по улице побег, в двери чьи-то постучал. Впустили…

Юный шляхтич поднял голову. В его глазах стояли слезы.

– Отомстить хочешь? – кратко предложил Отрепьев, нисколько не сомневаясь в ответе.

На лобном месте тем временем появилась инокиня Марфа, царица-мать. Остановить ее стрельцы не посмели – женщина подошла к телу, сняла маску, всмотрелась в лицо и облегченно перевела дух, широко перекрестилась, громко объявила толпе:

– Это не он! Это не мой сын!

– Конечно нет!!! – возопил боярский сын Валуев. – Это Гришка Отрепьев, самозванец!

Однако монашка, презрев его старания, спокойно удалилась.