Оливия моргнула.

— Это значит «Где здесь туалет?», — объяснил он.

— Ага. Я так и поняла. Просто… твой голос. — Она откашлялась. Ей бы лучше не знать, какой привлекательный у него голос, когда он говорит на иностранном языке. — Как бы то ни было. Это был бы полезный плакат. — Она провела пальцем по его лбу. — Откуда это?

— Мое лицо?

— Шрамик. Тот, что у тебя над бровью.

— А. Просто глупая драка.

— Драка? — Оливия усмехнулась. — Один из твоих аспирантов пытался убить тебя?

— Нет, это было в детстве. Хотя я могу представить, как мои аспиранты подливают ацетонитрил мне в кофе.

— Это вполне вероятно. — Она кивнула. — У меня тоже есть шрам.

Она закинула волосы за плечо и показала ему маленький шрам в форме полумесяца прямо у виска.

— Я знаю.

— Знаешь? Ты заметил мой шрам?

Адам кивнул.

— Когда? Он очень бледный.

Он пожал плечами и провел по нему большим пальцем.

— Откуда он?

— Я этого не помню, но мама говорила, что, когда мне было четыре, в Торонто был ужасный снегопад. Снег валил и валил, это был самый сильный снегопад за пятьдесят лет — ну, можешь себе представить. Все об этом знали заранее, мама готовила меня за несколько дней, предупреждала, что мы можем застрять дома на какое-то время. Когда он начался, я была в таком восторге, что выбежала на улицу и нырнула в снег головой вперед… вот только к тому моменту он падал всего полчаса, и я ударилась головой о камень.

Она тихо рассмеялась, и Адам тоже. Это была одна из любимых историй ее матери. И теперь Оливия была единственным человеком, который мог ее рассказать. История жила в ней и ни в ком больше.

— Я скучаю по снегу. Калифорния прекрасна, и я ненавижу холод. Но вот по снегу скучаю.