Она продолжала скользить вниз по его телу. И стаскивать с него штаны. Он предпринял несколько нерешительных попыток остановить ее, но, похоже, не вполне контролировал себя и в конце концов позволил ей снять с себя оставшуюся одежду. Оливия откинула волосы назад и села на пятки, оказавшись между его бедер.

Адам попытался отвести взгляд, но не смог.

— Ты такая красивая. — Слова прозвучали тихо и хрипло, как будто нечаянно соскользнули с языка. Свободные и нежданные, как и все остальное между ними.

— Я никогда этого не делала, — призналась она.

Она не чувствовала смущения. Вероятно, потому, что это был Адам.

— Не надо. Иди сюда.

— Так что, наверное, особенно хорошо не получится.

— Ты… Оливия. Ты не обязана. Ты не должна.

— Я учту. — Она прижалась в поцелуе к его бедру, и он застонал так, будто она сделала что-то особенное. Как будто поцелуй подразумевал нечто большее. — Но если у тебя есть какие-то пожелания…

— Оливия. Я сейчас… — Стон. Он застонал, рокочущий звук исходил из глубины его груди. Она провела носом по коже его живота, краем глаза замечая, как дернулся его член.

— Ты так здорово пахнешь.

— Оливия.

Медленным, точным движением она обхватила основание его эрегированного члена, изучая его из-под ресниц. Головка уже блестела, и… она не слишком разбиралась в этом, но было похоже, что он скоро кончит. Член казался очень твердым, грудь Адама вздымалась, а кожа покраснела. Он выглядел так, будто готов кончить в любой момент, и это было хорошо. Но Оливия хотела насладиться моментом.

— Тебе ведь делали это раньше?

Он кивнул, как она и ожидала. Его кулаки сжимали простыню, чуть дрожа.

— Хорошо. Значит, ты можешь сказать, если я сделаю что-то не так.

Последние слова она произнесла в ствол члена, и ей показалось, что они с Адамом колеблются, вибрируют на какой-то коротковолновой частоте, которая лопнула и разлетелась вдребезги, когда она прикоснулась к нему по-настоящему. Прежде чем сомкнуть губы вокруг головки его члена, она посмотрела на Адама снизу вверх с легкой улыбкой, и это, казалось, стало последней каплей. Его спина выгнулась дугой. Он застонал и тихим голосом приказал ей дать ему минутку, не позволять ему кончить, и Оливия подумала, не растекается ли по его позвоночнику то же жидкое, обжигающее наслаждение, которое она чувствовала чуть раньше.

Наверное, было очевидно, что она никогда раньше такого не делала. И все же казалось, что это невероятно его возбуждает. Он, видимо, не мог сдерживаться: подавался вперед, запускал пальцы в ее волосы, прижимал ее голову вниз, чтобы ее горло обхватило его плотно. Он невнятно хрипел, бормоча: «Оливия, да. Оближи. Просто возьми глубже. Заставь меня кончить». Она слышала похвалы и нежности, срывающиеся с его уст, — как она хороша, прекрасна, совершенна, — непристойности о ее губах, теле, глазах, и, возможно, она смутилась бы, если бы не наслаждение, исходящее от них обоих, переполнявшее разум. Это было естественно — то, как Адам просил о том, чего хотел. И естественно было делать, как он просит.