Я упираюсь другой рукой в его грудь, губы дрожат, когда на меня обрушивается целая лавина эмоций.

– Отпусти. Я могу сделать это сама.

Чуть ли не порвав рукав моего белого джемпера, он одним движением задирает ткань и подставляет мои пальцы под струю теплой воды. А потом его глубокий, злой голос ударяет меня как хлыст:

– Я так не думаю, Катерина. На самом деле, я думаю, что ты хреново справляешься с потребностями своего тела.

Я сжимаю зубы. Ненавижу, когда он разговаривает со мной, как с ребенком.

– Я не резалась специально.

– Ты хочешь, чтобы я поверил, что у тебя нет скрытого мотива самоповреждений?

К черту, сдержанность. Она хоть раз привела меня куда следует?

Я делаю глубокий вдох, прежде чем излить ему все. Буквально все, что съедало меня последние недели.

– Тебя это заботит? Серьезно?

– Меня заботит все, что касается тебя, – говорит он ровным тоном.

Он смотрит на меня с минуту, все еще касаясь моего запястья. Его большой палец медленно поглаживает место со шрамом – так медленно, как будто Кастил едва сдерживается прежде чем сделать со мной что-то нехорошее.

Черт побери, он не имеет права злиться. Не тогда, когда он выбросил меня в очередной раз. Не тогда, когда я каждый день, каждый час, каждую гребаную минуту и секунду скучала по нему на протяжении всех этих недель.

Извините, поправка: на протяжении семи лет.

– Знаешь что? Я тебе больше не верю, – я делаю шаг назад, сглатывая слезы и почти не контролируя дрожь. – Я прекрасно помню, как на твоей руке висела мисс Грейсон, ах да, и, кажется, еще множество других девушек, которых я совершенно беспочвенно ненавидела, когда видела вас в новостях. Ты хочешь развода? Хорошо. Я наконец смогу переспать с кем-нибудь помимо тебя, а ты выберешь себе новую жертву и оставишь меня в покое.

Мое сердце едва ли не падает в желудок, когда Кастил закрывает кран, поворачивается, а затем резко тянет меня на себя, намотав мои волосы на кулак.

– И кого же ты трахнешь, миссис Сноу? – шепчет он мне на ухо. – Может быть, ванильного и милого доктора Уилсона, который будет трястись при мысли о том, чтобы дотронуться до твоей кожи? Тебе не нравятся спокойные занятия любовью, Кэт. Твоя киска с радостью течет, когда я играюсь с ножом или когда ты убегаешь от меня. Ты хочешь, чтобы тебя жестко трахали и душили, ставили метки и преследовали.

– Это ты сделал меня такой, – бормочу я в ответ и сопротивляюсь желанию зажмуриться, когда он наклоняет мою голову и проводит носом по бьющейся жилке на шее.

Какого черта?