– В этом ты весь… Одни слова…

– Странно, а мне-то казалось, что ты вообще подзабыл, что у тебя есть мать… И если не ошибаюсь, под конец она вообще осталась как будто одна…

– Я ей звонил…

– Потрясающе! Ладно, я иду спать… Я так устал, что не уверен, смогу ли вообще заснуть…

– Ты знал ее только с хорошей стороны… Когда мы были детьми, это тебя она смешила, а я мыл сортир и таскал ее до кровати…

– Сортир мы с тобой иногда и вместе мыли, – прошептал Шарль.

– Она из тебя сделала пуп Земли. Ты был самый умный, самый способный, самый интересный.

Шарль встал.

– Видишь, какой я распрекрасный друг, Алексис Ле Мен… Напомню тебе кое-что, чтобы ты мог спокойно рассказывать детям, как старый трансвестит пародировал Фреда Астера^[150_1], а мы с тобой писались от смеха, – напомню тебе, что я, такой замечательный, бросил ее еще раньше, чем ты, бросил, как последний негодяй, и даже ни разу не позвонил… И вряд ли этот твой распрекрасный друг пришел бы на ее похороны, если бы ты даже проявил великодушие и предупредил бы его: потому что он так много работал, был так умен и талантлив, что стал человеком очень занятым и полным кретином. Ну, а теперь спокойной ночи.

Алексис пошел за ним.

– Значит, и ты знаешь…

– Ты о чем?

– Чего это стоит – сбрасывать груз на дно…

– …

– Жертвовать частью жизни, чтобы выплыть.

– Жертвовать… Частью жизни… Ну и выражаешься ты, продавец эскимо, – усмехнулся Шарль, – да мы ведь абсолютно ничем не жертвовали! Мы просто струсили… Да, «мы трусы», пожалуй, не столь шикарно звучит… Не столь пафосно… Особенно не подудишь, да? – и, приблизив большой палец к указательному: – малюсенький такой мундштук… Самый маленький…

Алексис покачал головой.

– И как же ты любишь заниматься самобичеванием… Правда, тебя воспитывали Святые Отцы… Я и забыл… Между нами – огромная разница, и знаешь, в чем она заключается?

– О да, – высокопарно изрек Шарль, – я знаю. В твоих великих Терзаниях! С большой буквы «Т», вкупе с не менее глобальным торчем, очень удобно, заметь. И что ты хочешь, чтобы я тебе ответил?