– А когда он принимал душ и мы видели его волосатую грудь, выход гладиаторов на арену…

– До… До-Соль…

– Когда он являлся в своих кожаных шортах… Те, что с вышитыми желудями на передних карманах, и мы умирали со смеху, на этот случай у тебя в запасе была баварская полька…

– Ломанна…

– Когда он пытался заставить нас делать уроки, ты затягивал ему мотивчик из «Моста над рекой Квай».

– Он его обожал… Совал указку подмышку и слушал так серьезно…

– Когда ему удавалось с первого раза вырвать у себя из уха волосок, ты выдавал «Аиду»…

– Точно… Триумфальный марш…

– Когда он нас доставал, ты изображал сирену скорой помощи, которая увозит его в больницу. Когда мы безобразничали, и он запирал нас в твоей комнате до прихода Анук – уж она-то с вами разберется, – ты трубил что-нибудь жалостливое из Майлза прямо в замочную скважину…

– «Лифт на эшафот»?

– Вот-вот. А когда он гонялся за нами, чтобы отправить в ванную, ты запрыгивал на стол и исполнял «Танец с саблями»…

– Помнится, с ним я страшно намучился… Ни хрена у меня не получалось…

– А когда нам хотелось конфет, то специально для него ты брался за Гуно…

– Или за Шуберта… Зависело от того, сколько мы хотели получить… Когда он выкидывал эти свои глупые фортели, я добивал его «Маршем Радецкого»…

– Вот этого я не помню…

– Да как же… Пум-пум – это Штраус. Шарль улыбнулся.

– Но больше всего он любил…

– Вот это… – продолжил Алексис, насвистывая.

– Да… Тогда можно было просить все, что угодно… Он готов был даже подделать подпись моего отца в дневнике…

– La Strada…^[149]