— Ну да, вроде того.

— Сбылось то, о чем мечтал.

— Не вполне. Но грех жаловаться.

Меча так глядит на лестницу, ведущую от Пьяцетты ко дворцу Черио, словно среди множества людей, которые снуют по ней, ищет знакомое лицо.

— Он — твой сын, Макс.

Молчание. Меча мелкими глотками, почти задумчиво допивает свое вино.

— Не собираюсь предъявлять тебе счет… Ты не отвечаешь ни за его жизнь, ни за мою. Я всего лишь объясняю, почему ты должен ему помочь. Привожу более или менее весомый аргумент.

Макс, стараясь не показывать волнения, старательно разглаживает стрелки на брюках.

— Ты сделаешь это? Правда ведь?

— Ну, руки в самом деле похожи… — признает он наконец. — И волосы тоже. И есть еще что-то общее в манере двигаться…

— Не финти, будь так добр! Да или нет! И прекрати страдать!

— Я не страдаю.

— Нет, страдаешь! Престарелый страдалец, который хочет отвертеться от запоздалой и неожиданной докуки. А докуки-то никакой нет!

Она поднимается, взяла сумку, взглянула на башенные часы:

— Катер отходит в семь с четвертью. Давай еще пройдемся напоследок.

Макс надевает очки и, проглядев счет, снова прячет их в карман. Потом достает бумажник и кладет на стол две тысячелировые купюры.

— Тебя никогда не было у Хорхе. У него была я.

— И твои деньги. Жизнь удалась.

— Это звучит упреком, мой милый. Хотя, если память мне не изменяет, это ты всегда гонялся за деньгами. Им отдавал приоритет перед всем прочим. Да и теперь, когда они вроде бы у тебя появились, мимо рта не пронесешь.

Они шагают вдоль каменного парапета. В красноватом закатном свете, тронувшем Неаполитанский залив, спускаются вниз по склону лимонные деревья и виноградники. Солнечный диск уже погружается в воду, обводя контур далекого острова Искья.