12

12

Исмаил-бей подъехал к Каленбергу и посмотрел на вершину холма. На фоне заходящего солнца были видны силуэты вражеских воинов. Он мог лишь догадываться, насколько большой была армия, которая готовилась к битве там, наверху. В любом случае христианам удалось то, что великий визирь считал невозможным: они пересекли Венский лес и поднялись на вершины холмов.

Кара-Мустафа все еще не верил этому известию. По его мнению, этот склон был слишком крутым и лесистым, чтобы там могла развернуться армия. Однако посмотрев на Каленберг сбоку, Исмаил-бей обнаружил достаточно мест, где враги могли бы спуститься. Нижняя треть склона вообще была безлесной, ведь сами же турки повалили там деревья, когда оснащали подкопы и рубили дрова для костров.

Поляки могли выставить в этих местах своих страшных гусар и начать атаку. Исмаил-бей перевел взгляд на собственный лагерь. Он решил не рыть окопов, хоть Кара-Мустафа и приказал нескольким полкам занять позицию напротив Каленберга. Значит, завтра следовало ожидать рукопашного боя, и Исмаил-бею это совершенно не нравилось.

– О чем задумался?

Он не заметил, как к нему подъехал Мурад Герай. Татарин тоже смотрел на Каленберг, где последние лучи заходящего солнца озаряли польское знамя с белым орлом на красном фоне.

– Там расположились те, кого ни в коем случае нельзя было подпускать к городу, – сказал хан. – Я умолял великого визиря укрепить здесь лагерь и прислать больше войск. Но могущественный Кара-Мустафа не пожелал ослаблять осадное кольцо вокруг Вены. Он хочет одновременно победить это войско и занять Вену. Но учитывая то, что он делал до сих пор, ему понадобится помощь Аллаха, чтобы не потерять все.

– Вы больше не верите в победу? – спросил Исмаил-бей.

Татарин тихо рассмеялся:

– Я верю в Аллаха и пророка его Мухаммеда, но не во всемогущество великого визиря. Он не воин, а придворный. Ни Ибрагим-паша, ни ты, ни я не приняли бы такого решения, как он. Чтобы гарантировать себе победу, Кара-Мустафе придется собрать здесь три четверти армии и разгромить неверных основной массой своих воинов. Но в таком случае количество людей с обеих сторон сравняется, а враг будет наступать сверху. Шайтан побери великого визиря! Когда я сказал ему о своих сомнениях, он вновь назвал меня глупцом, да еще и упрекнул в том, что я не воспрепятствовал объединению враждебных армий. Но разве могли мои всадники атаковать окопавшуюся пехоту, которую с тыла поддерживала численно превосходящая нас польская конница? Пускай теперь Кара-Мустафа сам думает, как противостоять христианам. Он хотел этой войны и ведет ее так, как считает нужным. Он не прислушивается к моим словам и советам других опытных людей, а лишь оскорбляет и унижает нас. Почему я должен обнажать ради него свой меч?