– Вызывай такси, я уже близко. И это… – морщась, скребу большим пальцем бровь. Сглатываю, пытаясь остановить то, что там раскручивается. Сейчас, как никогда, важен баланс. – Приготовь мне какую-то чистую одежду, – говорю, наконец.

Не уточняю, что весь в грязи, потому что под тачкой не поленился полазить. Но Варе сейчас это и не нужно знать.

– Хорошо. Приготовлю. И жду.

Последние пять минут до дома сердце продолжает работать на повышенных оборотах. Расползается по груди что-то такое давнее, страшное, гнилое. Жжет и капает гноем. Но, явившись в квартиру, я, безусловно, делаю вид, что абсолютно спокоен.

Пока Варя, утирая слезы, подает чистую одежду, мою руки и лицо.

– Вот как так можно, а? Она же беременная… Это же… Зверство… – причитает она.

А я ныряю под струю головой. Мочу, пока по спине не течет.

– А если она умрет?.. Или с ребенком что… Как же так можно?.. Как?..

Молча закрываю кран. Вытираюсь. Так же молча одеваюсь. Даже в дороге ни слова не выдаю. Не могу, будто заклинило. Просто сжимаю Варину ладонь и слушаю, как она то и дело срывается на тихий плач.

Казалось бы, давно все корни отрубил, но вина не спрашивает. Чувствую за этого ирода. А с ней и стыд. Вот на хрена мне это надо?

Расплатившись с водителем, придерживаю Варю у входа. Стирая со щек слезы, внушительно говорю:

– Давай, вдохни глубоко и медленно выдохни. Постарайся успокоиться. Не стоит ни тебе нервничать, ни матери. Не поможет. А вот навредить вполне может. Понимаешь меня, Центурион?

– Угу, – дрожа губами, слабо кивает.

Конечно, я понимаю, что это ее мать. И какими бы ни были их отношения, хоть ты сотню лет не контактируй, моментами тянут все эти гребаные связующие так, что не продохнуть. Рвет жилы, как себя ни убеждай, что похер на все.

– Давай, родная, успокаиваемся и заходим.

– Сейчас… – бормочет Варя.

Вцепляясь руками в развороты моей кожанки, ныряет мне под подбородок. Обнимаю, пока выравнивает дыхание. Машинально скольжу взглядом по растущим рядом с корпусами деревьям и неосознанно выцепляю из них одно – цветущее. Почему-то именно в этот момент приходит мысль, что по итогу мы все запомним этот день.

– Все? – заглядываю Варенику в глаза, когда она отстраняется.

Кивает, и я беру ее за руку. После… просто работаем на жизнь. Иначе не могу это назвать. Отца, сволочь эту, у двери в блок не обнаруживаю. Стоят только прибитые шоком и горем родители мачехи. Они ничего и не знают толком. В отделение их, естественно, не пустили, а врачи, как забрали Валентину Николаевну, так и не появлялись. Возвращаюсь на пост, проплачиваю «вход». Бахилы, халаты, маски – в полном обмундировании идем.