Она толкает меня на кровать, и я завожу руки ей за спину, чтобы потянуть за собой. Я не против быть ведомым, но находиться так близко и не прикасаться к ней – это пытка. Она целует меня, прежде чем я успеваю что-либо ответить, и ее ладонь скользит по моему животу, пока не натыкается на ремень. Чтобы расстегнуть его, ей требуются обе руки. И теперь уже я оказываюсь тем, кто полностью теряет способность думать.

Когда ее ладонь проникает под мои боксеры и сжимается, по телу пробегает волна удовольствия. Боже правый.

– Больше, чем ты думала?

Майя смеется – то ли оттого, что ее забавляют мои слова, то ли оттого, что я едва могу говорить.

Она снова целует меня.

– Ты и твои драгоценные четыре сантиметра.

Четыре?! Вот уж спасибо.

Не успеваю я ответить, как она высвобождает член из брюк, и у меня перехватывает дыхание. С улыбкой поцеловав меня, она вдруг начинает двигать рукой, и у меня перед глазами вспыхивают звезды. Ее губы спускаются к моему подбородку, а затем к шее. Когда они оказываются еще ниже, я смотрю на нее и сглатываю. Это самая чувственная сцена, которую я когда-либо видел. Поцелуи скользят по моему животу, и, когда я понимаю ее намерения, разум разделяется надвое.

К счастью, побеждает рациональная часть.

Стоит только этому рту коснуться меня – веселью конец.

– Смена планов. Двигайся.

Макси-Лиам проклинает меня на всех языках. Майя хмурится.

– Что?

– Это ведь особенный раз? Так что иди ко мне.

Она приподнимает брови, но возвращается к моему лицу. Я провожу шершавыми пальцами по ее щеке и притягиваю к себе для очередного поцелуя. Но теперь контакт более интимный, медленный и глубокий. Я избавляюсь от брюк и нижнего белья, затем снова нависаю над ней и глажу ее тело рукой, пока не добираюсь до джинсов. Майя выгибается, чтобы помочь мне стянуть их. Потом снимаю трусы и отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее.

И вот теперь это точно самая чувственная сцена, которую я когда-либо видел.

Я убеждаюсь в этом, когда замечаю ее улыбку.

– Значит, пока ты заявляешь всем вокруг, что ты засранец…

– Я самый настоящий засранец, – отвечаю я. – Во всяком случае большую часть времени.

– Не всякий засранец способен на то, что сделал для меня ты.