Тут-то мне и нужно было солгать. Сказать, что, разумеется, ничего я не смотрела. И надеялась, что он проиграет. И пошел он к черту.

– Да, смотрела, – непроизвольно слетело с моих уст, и я увидела, как на его и без того великолепном лице появилась ослепительная улыбка. – Поздравляю.

Я кричала и ликовала после двух его голов… и сердечек, которые он изображал для меня руками на камеру. По всей видимости, стокгольмский синдром проявился гораздо быстрее, чем я рассчитывала. И я безумно ревновала, когда на него набросилась непонятно откуда взявшаяся сексуальная голая девица. Его тело принадлежало мне. Но, само собой, я в жизни в этом не признаюсь.

Линкольн все еще таращился на меня, и в голове возникали предупреждающие сигналы. Мне хотелось протянуть руку и запустить пальцы в его влажные волосы, почувствовать мягкие пряди своей кожей.

Однако я отвела взгляд и притворилась, что читаю книгу. Пока не сотворила глупость. Линкольн вырвал ее у меня из рук и швырнул через всю комнату.

– Эй! – вскрикнула я, но тут же закрыла рот, заметив, что он достал из кармана маленький ключ, чтобы расстегнуть кандалы на моей лодыжке.

Линкольн подхватил меня на руки, вышел из гостиной и направился в спальню.

– Хватит, – сказал он и бросил меня на кровать. – Я понимаю. Ты злишься. Ты в ярости. И не доверяешь мне. Но мне, черт возьми, все равно. Потому что я знаю, что ты тоже без ума от меня. Не настолько, как я. Но я тебя знаю. И если бы я сказал тебе, что ты свободна, ты бы никуда не ушла.

– Так я свободна? – спросила я, сбитая с толку.

– Черта с два, – огрызнулся Линкольн оскорбленно, словно я его обидела.

– Тогда что ты несешь? – спросила я нетерпеливо и дерзко.

– Мы движемся дальше. Мы продолжим работать над отношениями, только теперь ты знаешь, я сделаю все, чтобы удержать тебя. Что угодно, лишь бы сделать тебя счастливой. Заставить тебя полюбить меня. И я не остановлюсь.

– То есть, чего хочу я, никогда не будет иметь значения? Собираешься поступать, только как считаешь ты?

– Наверное! – внезапно крикнул Линкольн. Он впервые повысил на меня голос. – Или, по крайней мере, до тех пор, пока ты не поймешь: все, что происходит между нами, будет противоречить всякой логике. Мы не будем жить по правилам, которые установил остальной мир или твоя гребаная мамаша…

– Ты ничего не знаешь о моей матери.

Линкольн склонил голову набок.

– Я знаю, она разбила тебе сердце, как смерть моего брата разбила мое. Я знаю, ты слышишь ее голос в своей голове, тебя преследует твое прошлое. Это из-за нее ты боишься принять то, что я жажду предложить!