А я влюбился, словно гребаный больной щенок. Я хотел эту девушку и был глуп, что хотел ее. Клио была совсем не похожа на меня, хрупкая и попросту хорошая. Я не был таким. Я был злодеем. Я был психом, который все еще хотел разрушить жизнь своего отца, но погряз в чувствах к его падчерице. Я хотел и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. И уничтожил эту гребаную рыбку. Я взорвал свою жизнь. Я избавился от девушки.

Только чтобы теперь тосковать по ней.

Я решил поехать домой после промежуточных экзаменов, просто на выходные, потому что мне, черт возьми, нужно было перевести дух. Отдохнуть от неприятностей, не видеть, как Клио идет по универу, не способный ничего с этим поделать. Мне нужно было просто побыть дома, и именно это я и сделал.

Я взял паузу.

Я приехал на Средний Запад в межсезонье – осень подходила к концу и приближалась зима, угрожающая своим холодом. Деревья в Мэйвуд-Хайтс обнажились, и обжигающе прохладный воздух гонял разноцветные листья. Здесь не было ни пляжей, ни золотого песка. Температура изменилась так резко, что мне казалось, мой член отвалится, как только я выйду из аэропорта. После ежедневной жары сорок градусов[23] ощущались словно температура ниже нуля, и я знал, что станет еще холоднее, как только я вернусь домой.

Обе мои мамы на эти выходные остались дома. Они пообещали остаться, как только я сказал им о том, что собираюсь приехать. Мамы были заняты, но выделили время, чтобы побыть дома со мной.

Меня встретили разочарованные лица и холодные объятия, а мое прибытие предваряла не одна долгая беседа. Мамы учинили мне это за то, что я сделал со своей сводной сестрой, с точки зрения моего отца. Я, конечно, не слышал разговора между ними, но предположил, что ему казалось, будто я воспользовался своей сводной сестрой. Я сомневаюсь, что так сказала ему Клио. Потому что она так не думала.

Во всяком случае, я надеялся, что она так не думала.

Честно говоря, я не знал ее мыслей по этому поводу. Девушка не разговаривала со мной и не отвечала на мои звонки и сообщения. Я перестал пытаться где-то спустя неделю после вечеринок. В ее глазах я был виновен, так что смысла в этом не было.

Мамы высказали мне все, что думали, в ту же минуту, как я приехал, а затем оставили меня в покое до самого ужина. Меня позвали в столовую, но я не хотел спускаться – в этом не было смысла. Они сказали то, что считали нужным, то, во что они верили, и добавить мне было нечего. Я платил за свои грехи, за те грехи, которые были правдой, и за те, о которых они даже не знали.