– Да, брат. Его прислал дядя Яшар-бей. Я уж думал, ты сыграешь сегодня, и был счастлив… Хотя ты никогда не играл на публике, это все равно вселило в меня надежду.
Нахмурив брови, я пыталась понять, что здесь происходит, но прежде, чем успела разобраться, Каран внезапно встал и подал мне через плечо короткий знак, чтобы я подождала за столом, а сам ушел с официантом. Сложив руки на груди, я проследила за Караном глазами.
Он исчез, пройдя через дверь в другую часть бара. Через несколько секунд все взгляды обратились к нему, когда мужчина вышел из-за двери с блестящей черной гитарой в руке. Он выглядел невероятно круто, решительно направляясь в мою сторону, не обращая внимания на людей, смотрящих на него.
Но Каран не подошел ко мне.
Я с изумлением смотрела, как он вдруг вскочил на небольшую сцену, вытер тыльную сторону ладони о ткань джинсов, а затем сел на маленький табурет. Перед табуреткой стоял микрофон. Сразу после того, как Каран закинул одну ногу на другую, он положил гитару себе на колени, и глаза мужчины снова встретились с моими. Я сидела прямо перед сценой, а поскольку она была немного выше, пришлось поднять глаза, чтобы смотреть на Карана.
Черные глаза на какое-то время задержались на мне.
Все звуки в зале затихли, официант, которого звали Волкан, разразился аплодисментами, и в последующие секунды все начали аплодировать вместе с ним.
Когда Каран Чакил коснулся первой струны гитары, звук, заставивший меня почувствовать, будто он коснулся моей души, эхом разнесся по стенам зала.
Пока его глубокий голос эхом разносился по залу, губы касались микрофона. Когда его пальцы умело оживляли струны гитары, Каран не сводил с меня глаз, и сердце от сильного ужаса начало биться в груди.
Я слышала, как он глубоко вздохнул. Дыхание эхом отдавалось в микрофоне и наполняло мои уши и сердце.