– Я и так знаю, что ты не можешь вернуться домой в этот час. Хочешь чечевичного супа? – Каран повернул руль вправо. – Рядом с пляжем есть место, где делают действительно вкусный суп.

– Суп в такой час? – спросила я и откинула голову на кресло. – Меня стошнит. Я не могу ничего есть в такое время.

– Ты ела и знаешь?

– Я не ела, но могу догадаться. Ты всегда пытаешься давить на меня.

– Будь уверена, я даже не начинал на тебя давить. Если бы начал, мы бы сейчас говорили о совсем других вещах и ты бы уже вонзила в меня свои острые когти, котенок.

Мои брови нахмурились.

– Вот опять. Почему ты такой?

– Какой я?

Пока наши глаза в темноте смотрели друг на друга, я почувствовала, как что-то внутри дрожало, и быстро перевела взгляд вперед. Глубоко вздохнула и попыталась похоронить это сильное чувство под землей. Теперь, когда я смотрела на Карана, его образ на сцене оживал перед моими глазами, и каждый раз этот образ завораживал.

– Вот такой, – проворчала я. – Ты всегда что-то подразумеваешь, но не говоришь ясно. Ты холоден, но в то же время я вижу в тебе черное тепло, которого, уверена, никто другой не видел.

– Черное тепло?

Я почувствовала, как он колебался.

– Да, – быстро сказала я. – Черное тепло.

– Ты находишь меня теплым и ласковым?

Машина скользила по пустой дороге, я глубоко вздохнула, смотря на дорогу, тускло освещенную уличными фонарями. Ответ на его вопрос был очевиден. Конечно, я находила Карана ласковым. Но эта ласка была черной.

Беспросветно темной.

– Я задал тебе вопрос, Камешек.

– Да, – сказала я, не глядя на него. – Ты ласков. Черная ласка.

Каран резко остановил машину. Я услышала визг задних колес, которые еще некоторое время продолжали вращаться вокруг себя. Звук тормоза заставил сердце биться еще быстрее, я тяжело сглотнула, словно хотела проглотить ком в горле. Посмотрела через плечо на Карана. Сделав глубокий вдох, он посмотрел на меня своими горящими черными глазами. Когда свет уличных фонарей заполнил машину тонкими колоннами, спокойно спросил:

– Почему ты делаешь это со мной?