Я бросила его быстрее.
– Каталина, что случилось? – требовательно спрашивает Гай. – Кто-то тебя…
– Нет, – качаю я головой.
– Но ты плачешь.
– Это ерунда, – отмахиваюсь я, опуская голову и закрывая лицо ладонями. – Пожалуйста. Это просто ерунда.
Мне не хочется на него смотреть. Всё, что его окружает сейчас, – вся эта грязная власть, вся кровь, которой он ещё в будущем запачкается, – всё это моих рук дело. Это я угробила ему жизнь. Незаслуженно. Пойдя на поводу у гнева, ослепившего меня. Не разбираясь. Как он ещё терпит меня в своём доме после такого? Как он, чёрт возьми, так нежно смотрит на меня? Как он приносит мне поесть лично, когда у него много других дел?
Я ощущаю, как его рука касается моих волос. Он заправляет выбившуюся прядь за моё ухо, и этот жест заставляет меня гореть с новой силой. Я не заслуживаю нежности, которая исходит от его прикосновений.
– Ты плачешь, потому что я держу тебя здесь? – спрашивает Гай.
И это окончательно добивает. Я поднимаю голову, убирая руки с лица. Он выглядит обеспокоенным моим поведением.
– Ты боишься, что тебе здесь навредят? Не надо, Каталина. Ты в безопасности. И вернёшься к своим родителям в целости и сохранности. Я обещаю.
Но в отличие от меня Гай всегда сдерживал своё слово.
Я вытираю слёзы тыльной стороной ладони, ощущая, как намокло всё лицо. Наверняка и глаза покраснели. Мысли возвращаются к предназначавшемуся мне письму, спрятанному в повести о Ромео и Джульетте, и от этого лишь усиливается моё беспомощное молчаливое извинение, что я слышу в голове.
– Лиззи требовала, чтобы я принёс тебе и пудинг, – говорит он, возвращаясь к подносу с обедом. – Ты ей понравилась.
– Она мне тоже, – говорю я сквозь слёзы, шмыгая носом.