Через три дня после последнего выступления в Лос-Анджелесе я договорилась встретиться с Дином за ужином. Он снимал квартиру в Малибу. Он любил пляж, любил смотреть на океан, а когда мы только переехали в Лос-Анджелес, то занялся серфингом.

– Я все еще паршивый серфер, – пошутил он, когда мы сидели за круглым столиком на веранде и ели чизбургеры, картофель фри и пили коктейли. Солнце садилось за Тихий океан, небо окрасили абрикосовые и сиреневые цвета, а в теплом воздухе пахло солью. С океана дул легкий бриз.

– Как у тебя дела, Шай? Как у тебя на самом деле дела?

Я оторвалась от бургера и встретилась с ним взглядом.

– Не припомню, чтобы ты когда-либо спрашивал меня об этом. – То есть, конечно, он спрашивал, просто прошло много времени с тех пор, как он искренне интересовался этим.

– Я о многом тебя не спрашивал.

Сейчас Дин демонстрировал свою уязвимую сторону. Легкий ветерок развевал его каштановые волосы, и в этот вечер его глаза выглядели скорее зелеными, чем карими. Его загорелая кожа сияла, он надел старую рваную футболку и пляжные шорты, но оставил ноги босыми. Дин выглядел расслабленно, отчего мне захотелось довериться ему. Рассказать все то, что должна была еще давным-давно.

– Спроси меня сейчас, – сказала я.

Он поиграл картошками фри, затем бросил их на обертку от бургера и откинулся на спинку стула.

– Ладно. К черту все. Почему ты отдала нашего ребенка, когда я был в тюрьме? – Я услышала боль и гнев в его голосе.

У меня перехватило дыхание. Я совсем не ожидала такого вопроса.

– Ты… ты же не хотел этого ребенка, Дин. Ты даже не спрашивал о ней.

– Ты что, издеваешься надо мной? Я хотел этого ребенка. Я говорил тебе об этом. И сказал, что сделаю все возможное, чтобы позаботиться о вас обеих. Я сел в тюрьму, чтобы о вас заботились, так что, черт возьми, не говори мне, что я ее не хотел.

Я уставилась на него.

– Так это правда? Ты взял вину Лэндри на себя? Но зачем?

– Потому что думал, что он лучше позаботится о тебе, чем я. Все знали, что от меня одни неприятности. Я никогда не притворялся мальчиком из церковного хора. И я хотел этого ребенка, но до смерти боялся, что все испорчу. Потому что всегда так поступал.

– Вовсе нет. У нас были и хорошие годы. И я безумно сильно любила тебя.

– И я был без ума от тебя, – усмехнулся он. – Если честно, то я до сих пор люблю тебя. Но я всегда знал, что ты заслуживаешь лучшего.

– Поэтому из кожи вон лез, чтобы все испортить. – Дин всегда был склонен к саморазрушению.