Всю свою жизнь я просыпался как в тумане, в плотном и тяжелом облаке, и думал, что так будет всегда.

Но одна ночь с Грейс привнесла в мою жизнь солнце.

Безусловно, последние две недели я всячески пытался стереть из памяти ту ночь и Грейс. Потому как не имело значения, насколько легко завязалась между нами беседа, как искренне меня смешила эта девушка, как ожило мое тело, когда я придерживал ее за бедра и мы танцевали в переполненном клубе.

Грейс была под запретом.

Она не только уже состояла в отношениях, но и была на восемь лет младше меня.

А еще она младшая сестра моего товарища по команде.

И эту преграду даже я не мог перепрыгнуть.

Мне почти удалось откинуть все мысли о Грейс. Я сопротивлялся желанию найти ее в соцсетях, постарался забыть, что она дала свой номер, что добавила его в мой телефон перед тем, как мы попрощались.

Потому что именно им это и было – прощанием.

А потом все изменилось.

– Ты правда так сильно хочешь продуть деньги? – спросил Винс у Картера, присвистнув и покачав головой. Мы находились в его новом доме на пляже, половина которого была еще завалена коробками, и ждали Уилла, чтобы поиграть в гольф. – Ты же знаешь, что своей игрой я заставлю тебя сгорать от стыда.

– Я-то тренировался, а вы с Мэйвен так не отлипали друг от друга, как будто вас в задницы ужалило.

– Эй, мою задницу оставь в покое! – крикнула Мэйвен из кухни, где расставляла стеклянную посуду по шкафчикам.

– Но это лучшая попка, что я видел, – надулся Картер, за что Винс шлепнул его по руке.

– Должен заметить, что я с ним согласен, – вставил я и увернулся от Винса, чтобы он не вцепился мне в глотку. – Мне до сих пор снится то желтое платье…

Винс отпихнул Картера и бросился за мной, а я обогнул кофейный столик и перепрыгнул через диван. Картер начал напевать песню из «Шоу Бенни Хилла», хлопая себя по бедрам в такт звукам базуки, которые он издавал ртом, как будто мы были Томом и Джерри.

Я заскользил в носках по полу, спрятавшись за смеющейся и покрасневшей Мэйвен, когда в фойе появилась фигура. Сначала я решил, что это Папаша Пи, потому продолжил дурачиться. Но когда на мраморный пол упал чемодан, а следом послышался тихий плач, мы все замерли и повернули голову к двери.

Там стояла она.

И смотрела прямо на меня.

Эти зеленые глаза, в которые я с такой легкостью влюбился, покраснели и слезились, а носик пуговкой порозовел. Под глазами у нее были мешки, плечи опущены, а нижняя губа задрожала, пока все стояли, не проронив ни слова. Она была хрупкой даже на каблуках, но в шлепках казалась слишком худенькой, слишком маленькой – совсем как мышка.