– Да, – соглашается Сойер, – но она также боролась со своей болезнью. Мой вопрос к тебе, Вероника: почему ты не можешь жить и бороться с опухолью одновременно?

– Потому что это бой, в котором я не могу победить, – огрызаюсь я.

– Значит, Эвелин решила, что сможет выиграть свой? В 1900-х годах в США от туберкулеза ежегодно умирало более 110 000 человек, а в 1918 году произошла пандемия гриппа, унесшая жизни 675 000 американцев. Ты читала ее дневниковые записи. Эвелин говорила о гриппе, распространяющемся по всей больнице. Со сколькими людьми она попрощалась? А сколько их было отправлено домой?

– Они могли поправиться.

– Ты изучала эту больницу, как и я. Они пытались отправить людей, у которых не было никакой надежды, умирать домой. И подумай о том друге, которого Эвелин навещала в другой части больницы, как ужасно, по ее словам, он выглядел. Она была окружена смертью и в этой битве должна была знать, что, вероятно, не победит, но все же боролась. Она не умерла в конце дневника. Она осталась жива. Почему бы тебе не поступить так же?

Я ошеломленно молчу.

– Ну что? – давит Сойер. – Ты говоришь, что восхищаешься ею, говоришь, что читаешь ее дневник, чтобы не чувствовать себя одинокой, что твоя мама дала его тебе с определенной целью. И я спрашиваю: почему ты сдаешься?

– Я же сказала тебе, что не умру, как моя мама.

– Хорошо, но, может быть, тебе стоит сначала попробовать жить, как она, прежде чем ты решишь умереть. Я не знал твою маму, но знаю тебя, и я встречался с твоим отцом. И готов поспорить, что твоя мама жила такой жизнью, которая не была похожа ни на одну другую.

Я вся дрожу. Не от холода, а от того, как глубоко поражает меня его правда.

– А твой отец знает, что ты думаешь, будто опухоль растет? – тихо спрашивает Сойер.

– Не смей ему говорить. Это мое решение. Не твое. Ты открыл мне свою самую сокровенную тайну, и я никогда бы не предала тебя так.

Сойер печально пожимает плечами.

– Может быть, и нет, но, может быть, это и не должно было быть секретом с самого начала. То, что я хранил мамину тайну, никому не помогло, как и сохранение моей собственной.

– Но зачем кому-то рассказывать, если человек не хочет помощи? – я бросаю вызов и тут же жалею о своих словах. – С твоей мамой все будет иначе.

Сойер морщится, как будто ему больно.

– С тобой все тоже может быть иначе.

Моя душа буквально раскалывается.

– Я люблю тебя, Вероника, и больше никому не разрешу ничего скрывать.

– Ты никогда ничего не позволял мне.