–Мне так жаль, Дорран.

Он снова качает головой.

–Нет, это хорошо. Просто всякий раз, когда я готовлю это – потому что это единственное, что я могу приготовить, чтобы оно не подгорело, я не могу не думать о прошлом; о медленно тикающих моментах на кухне, где я был вынужден проводить время со своей матерью, которой просто было... все равно. Потому что это все, что ей нужно было бы сделать, Сигс: чертовски заботиться, проявить ко мне хоть каплю человечности. ‐ Его взгляд на мгновение становится отстраненным, но когда я убираю руку с его запястья и переплетаю наши пальцы вместе, он смотрит на них с выражением на лице, таким совершенно бесхитростным, но в то же время таким глубоким.

Дорран - человек, сформированный его прошлым. Тот, кем он является сегодня, - это скульптура, на формирование и совершенствование которой ушли годы – годы боли, гнева, предательства и страданий, все это собрано воедино, чтобы сформировать слои, составляющие такого чертовски особенного человека. Для меня и для людей, которые заботятся о нем.

–Я точно знаю, что ты имеешь в виду, - говорю я ему, и когда он снова поднимает на меня глаза, я улыбаюсь ему. –С тех пор, как моя мама начала вовлекать меня в общество – заставляя меня общаться и подлизываться к людям, которым было насрать на меня, – я возненавидела это. И я не говорю, что я уникальна в своем отвращении к этому, или я не похожа на других девушек. Но, черт возьми, тот образ жизни, которым она одержима, - это не тот образ жизни, который я хочу. Вот так все просто.

–У тебя должно быть право выбора, - говорит Дорран.

–Именно. Но она не считала, что мне нужно иметь право голоса, и поэтому я начала делать то, что считала правильным: жить своей чертовой жизнью так, как мне хотелось. Маме, конечно, это не понравилось, и ты сам видел, как она мстит, когда думает, что я причинила ей зло.

Челюсть Доррана сжимается, и он сжимает мои пальцы в безмолвном утешении.

–Тогда, блядь, покидай это дурацкое поместье и эту жизнь.

Я печально усмехаюсь.

–Я не могу.

–Почему бы и нет?

–Потому что, помимо того, что мои мама и дядя окончательно сходят с ума из-за того, что я пренебрегаю роскошью, славой и уважением, которые дает имя Адлер, если я все же решу уйти, то у меня не будет прав на Lure.

Брови Доррана хмурятся.

–Значит, ты заботишься о бренде, - заявляет он.

Я киваю.

–Я думаю, это единственное, что сделала моя мама, что я не ненавижу. Lure - это дворец возможностей, но из-за того, что за все отвечает мама, он похож на своего рода тюрьму. Как для меня, так и для сотен сотрудников, которые работают на нас.