Когда одна из моих рук сильно потянулась и расстегнула первую пуговицу его рубашки, Огуз схватил меня за руку, надеясь отговорить, но я не сдавалась.

– Ты не на том пути, Сенем, – прошептал он, и я поняла, что он пытается убедить меня, но я проигнорировала его.

– Мне все равно.

Я подняла голову и посмотрела на самый красивый оттенок темно-коричневого цвета.

Глубоко заглянув в его глаза, я приподнялась на кончиках пальцев и снова потянулась к его губам. Он не сразу ответил, но и не отступил. Он не отодвинул от меня свое тело. Когда я набралась смелости и пошевелила губами, одна рука обхватила меня за талию. Его губы отвечали на мои губы, как тембр очень медленной музыки. Когда вторая его рука переместилась и стала ласкать мою щеку, он вдруг отстранил свои губы от моих, откинул голову назад и долго смотрел мне в глаза. На его лице появилась небольшая улыбка, и обе мои щеки оказались в его ладонях.

– Твои глаза, – прошептал он, словно призывая закончить фразу, я молча наблюдала за его взглядом. – Они изумрудно-зеленые. Я только сейчас понял, что они прекрасны, – продолжал он, откидывая прядь волос, упавшую мне на лицо, и целуя меня в щеку.

Когда я покачала головой, что не могу отказаться от своего решения, он снова приник к моим губам своими губами. Теперь я могла предположить, чем закончится эта ночь. Я не собиралась отказываться от Огуза, даже если он пытался мне помешать, я не собиралась ему мешать. Может быть, завтра утром я проснусь с тысячей и одним сожалением, может быть, я буду плакать несколько дней, но сегодня я собиралась пренебречь всеми своими правилами. Мы нужны друг другу, пусть даже на одну ночь, и я не собиралась лишать нас обоих этого.

Когда машина остановилась в начале улицы, я продолжала сидеть на кожаном сиденье, глубоко дыша и не отстегивая ремень. Никто из нас не издавал ни звука. Мы оба молчали. После всего случившегося, когда мое тело замерзло, из телефона в моей руке раздался небольшой звук уведомления о том, что батарея разряжена. В то время как глубокая тишина между нами была нарушена этим знаком, Огуз даже не обернулся и не посмотрел на меня. Мне не нужно было смотреть на его лицо или что-то говорить, чтобы понять, что он сожалеет об этом. Я поняла, что он сожалеет, когда он ушел сразу после того, как взял у меня в комнате то, что хотел. Я не злилась на него, я не могла злиться, потому что не жалела и никогда не пожалею о том, что была с ним, но я не могла терпеть, когда он вот так сидел рядом со мной.

Я расстегнула ремень и хотела протянуть руку, чтобы коснуться его лица, но он откинул голову назад, не отрывая кулака от руля.