«Ну же, Стэн, ты должен это сделать, – повторял я себе, когда хотел бросить эту затею. – Это самая малость по сравнению с тем, что она сделала для тебя. Не будь придурком!»

Схватив с подоконника белую баночку с антидепрессантами, я достал пару таблеток и выпил, пытаясь избежать нарастающего волнения. Я повернулся в сторону открытой бархатной коробочки. Потянулся за ней, чтобы в очередной раз прокрутить в руках кольцо. Его изготовил на заказ один из лучших ювелиров штата Калифорния. Мне хотелось подобрать для Эмили по такому особому случаю что-то нейтральной цветовой гаммы. Розовое золото могло подчеркнуть ее чувствительность и нежность. По крайней мере, я верил в это.

Три дня я сидел над исчерканным клочком листа. И как мне вообще пришла такая безумная идея? Мало того что я не мог элементарно придумать тему, так еще и эта рифма, без которой невозможно было вообще построить стихотворение. Если верить истории поиска моего компьютера, то я провел за изучением теории и самих основ поэтики почти месяц, но так и не смог ничего из себя выжать. Так, мне приходилось пробовать себя в роли творца-неудачника до тех пор, пока озарение не настигло меня в тот момент, когда я меньше всего его ожидал. Я чувствовал порыв, исходящий из самого сердца, словно весь мир в одно мгновение уходил на второй план, и все, что когда-то существовало, – исчезало, оставляя меня наедине с этим безудержным потоком вдохновения. То, к чему нельзя прикоснуться, нельзя сохранить в заметках и просто услышать. Но то, что всегда можно почувствовать и сберечь. Нечто, похожее на невесомость и яркую вспышку, редко появляющуюся в небе. Я много раз убеждался в том, что такой порыв связан с рождением Музы – прекрасной юной богини, дарующей желание творить.

Все это время Эмили была для меня той самой Музой, которая нежно нашептывала видение моих картин, где каждое ее касание разжигало непреодолимый жар в груди. Рядом с ней мне хотелось рисовать – создавать, пропитывать душой все свои произведения. Я был готов на все, лишь бы никогда не расставаться с ней.

Несомненно, все вокруг твердили, что Муза непостоянна и в любой момент может исчезнуть, покинуть своего создателя, вновь оставив его в гордом одиночестве. Наверное, как и все, я боялся этого опустошения, поэтому хватался за нить, не замечая, как она истончается. Мне стоило и дальше продолжать напоминать себе одну простую и важную вещь: невозможно угнаться за признанием и славой, оставаясь при этом наедине со своей возвышенной страстью. Как только человек переступает эту грань, Муза тут же растворяется в воздухе, а вместе с ней уходит и вдохновение, на смену которому приходит глубокое опустошение.