Мейкон лезет в карман и достает небольшую пачку сложенных бумаг.
— Я мог бы рассказать тебе все, что написал тут. Но здесь прошлое, которое преследует нас сейчас, поэтому думаю, будет лучше, если ты услышишь все от меня, которого знала тогда. Это будет не совсем приятно читать, и мне стыдно за эти письма, но они также касаются тебя.
Он кладет сверток на стол передо мной.
— Прочитай их. Если решишь сделать это позже, то будет только больнее. Но я не стану тебя останавливать. За эти годы мы и так достаточно наигрались друг с другом. Я не хочу, чтобы происходящее между нами было еще одной игрой.
Бросив косой взгляд на стопку листов, я тяжело выдыхаю. Мне хочется сказать ему, что прошлое никогда не перестанет меня преследовать, но он не ждет моего ответа, даже не смотрит мне в глаза. Просто кивает в сторону бумаг.
— Ну же. Мне больше нечего скрывать.
Еще раз вздохнув, я разворачиваю страницы. Все письма написаны на разной бумаге, которая, вероятно, была под рукой: разлинованная, из блокнота со спиралью, мятый клочок. И на каждом разные чернила: некоторые черные, некоторые синие. Одно нацарапано карандашом, отчего слова размазались. Верхнее письмо — самое старое, датировано несколькими месяцами после того, как моя семья переехала в Лос-Анджелес. Текст вдавлен в бумагу черными чернилами так сильно, что остались проколы в том месте, где на ручку давили больше всего.