Анджело снял заплечный ранец и вытряхнул все, что в нем лежало, на толстый ковер. Он был забит золотом – цепями, кольцами, браслетами и булавками для галстука.

– Перед выступлением на вечере Ева пришла на работу с пустым скрипичным футляром и до краев наполнила его золотом. Затем отпросилась домой, якобы чтобы переодеться, и отдала все матушке Франческе. Она боялась, что прием закончится какой-нибудь бедой и она не сможет принести больше. Она была права. Все закончилось бедой.

– Ее узнали. – Это был не вопрос. Финал истории уже дошел до О’Флаэрти по его каналам.

– Да. Жена начальника римской полиции сказала Грете фон Эссен, что уже встречала Еву во Флоренции. И что та еврейка. А Грета сообщила мужу, хотя могла бы промолчать. Она дружила с Евой. И предала ее.

– Да. Предала. Но, вероятно, еще сумеет искупить свою вину. Она католичка, и довольно набожная в отличие от мужа. Обычно она ходит в церковь на виа Разелла. И была там на службе, когда взорвалась партизанская бомба. – Монсеньор О’Флаэрти умолк и в задумчивости потер подбородок. – Ее духовник – отец Бартоло. По его словам, последние две недели она приходит каждый день. Возможно, она сможет дать ответы на твои вопросы.

* * *

Ева в немом ужасе смотрела на указатель.

– Ничего, могло быть хуже, – затараторил Пьер с фальшивой жизнерадостностью. – Бастонь точно к западу от Франкфурта. Почти по прямой.

Он указал на дорогу, пересекавшую трассу, на которой они стояли. Окрестности выглядели совершенно безлюдными, и это одновременно обнадеживало и пугало. В небе начинал разгораться рассвет, но им было некуда пойти и негде спрятаться, не говоря уж о том, что из всех пожитков у них оставалась только надетая на себе одежда и золоченая пилка, которую Ева снова сунула в туфлю.

– И далеко до нее? – Ева попыталась воскресить в памяти уроки географии, но потерпела крах. Хорошо, что хоть Пьеру местность была немного знакома.

– Нет, совсем недалеко… на поезде. Papa все время ездил во Франкфурт по работе. Немцы мастерят лучшие игрушки. Он мне каждый раз что-нибудь привозил.

– Как далеко, Пьер? – Он явно увиливал от ответа.

– Двести пятьдесят километров, – тихо ответил мальчик.

Двести пятьдесят километров. По оккупированной немцами территории.

– А сколько до Швейцарии? Ты помнишь?

Он покачал головой:

– Нет. Не очень. Но так же далеко, если не дальше.

Ева опустилась на обочину и уткнулась лбом в колени. Пьер присел рядом. Ни у кого не было сил продолжать разговор. Некоторое время они просто наблюдали за восходом солнца, которое заливало золотистым сиянием макушки деревьев.