И что же было дальше? Воспоминания давались с трудом. Все давалось с трудом. Я словно из колодца выуживала их. А они выплескивались из ведра и терялись. Становилось страшно от ощущения, что я могу забыть что-то важное, упустить и не вспомнить потом об этом никогда.

Потом была дорога на остановку. Душный автобус, где я сняла с Катюши комбинезончик, чтобы она не вспотела и не заболела. А потом звук тормозов. Все перевернулось перед глазами. Я, сжимающая Катюшу и пытающаяся своим телом оградить ее от всего. Что-то теплое потекло по лицу и шее, скатываясь куда-то за пазуху. Дикая боль и мой крик. А потом темнота. А сейчас я не могу даже открыть глаза. Лишь одна мысль билась в виске. Что с Катей? Если она не выжила, то мне нет смысла бороться за эту жизнь. Нет смысла карабкаться из этой ямы.

Я лежала и молилась. Говорят, что к Богу обращаются, только когда у человека все очень плохо. И сейчас я поняла почему. Потому что очень страшно. А вера заставляет на какое-то время поверить, что все будет хорошо. Вера заставляет страх немного отойти на второй план. Я молилась так неистово, прося лишь об одном. Чтобы Катюша была жива. Я верила, что я справлюсь со всем. Все смогу преодолеть, но только лишь бы она была жива. Меня не отвлекает от внутренней молитвы ни шелест одежды, ни тихий разговор двух женщин. Да, я уже догадалась, что нахожусь в больнице. Судя по моему состоянию и пищанию аппаратов сбоку, скорее всего, в реанимации. А две девушки — это сотрудницы. Прислушиваюсь. Понимаю, что, вероятно, одна из них санитарка, а вторая — медсестра.

— Долго она уже так? — слышу тихий голос одной женщины.

— Пару дней, не знаю точно, — ответ немного безразличный.

— Я слышала, ее сюда с дочкой привезли, — говорит первая. Я замираю. Ну же, скажите, что с Катей. Я хочу знать! Я имею право знать!

— Да, она пока в детском отделении лежит, — отвечает собеседница. Я чувствую, как от сердца отлегло. Боже, если ты есть, спасибо тебе. — Думаю, пару дней и в детский дом отправят, — добавляет она.

Нет! Нет! Нет! Ее нельзя в детский дом. Я жива! Я не дам ее отправить туда. На каком-то нечеловеческом усилии воли я заставляю преодолеть наваливающуюся на меня усталость и распахиваю глаза. Язык как ватный. Ворочать им еще сложнее, чем открыть глаза, но мне удается произнести на выдохе: «Катя!». На этом у меня закончились сил, и я провалилась в темноту.

Глава 16

Глава 16

— Евгений Александрович, — слышу немного взволнованный голос медсестры. — Она очнулась, — не стоит говорить, кто такая «она», и пояснять причину, по которой я рванул со своего места и понесся в реанимацию. Даже постовая медсестра знает причину, по которой я каждый день хожу в реанимацию, о чьем здоровье справляюсь. Весь персонал судачит о моей бывшей жене и моей дочери. Кто-то откровенно издевается и глумится, кто-то сочувствует. Пока я спешил в реанимацию, персонал косился на меня, а я стараюсь держать себя в руках. Но не выходит. Влетаю в реанимационное отделение и замираю перед стеклянной частью стены в палате Лизы. В палате уже находится Афанасьев. Суетится вместе с медсестрой. Первый порыв был заскочить внутрь, но что-то меня остановило.