— Ты не злишься, что я солгала?

Я не видела Керри и Нейтана с тех пор, как вышел подкаст, и стоило им появиться в The Brew, чтобы отвезти меня домой, как внутри поселилась тревога.

Глаза Керри округлились:

— Ты ничего подобного не делала.

Я несколько раз моргнула.

— Насколько я знаю, по документам тебя зовут Аспен Барлоу. Так что ты не захотела говорить о своем болезненном прошлом… У каждого из нас есть темы, о которых тяжело говорить.

И тогда слезы потекли.

— Керри…

Она поставила кружку на пол и убрала туда же мою, а потом крепко обняла меня:

— Милая девочка. Ты прошла через то, через что никто не должен проходить.

Слезы хлынули сильнее. Без рыданий — просто тихими потоками по щекам, пока Керри укачивала меня. Я не помнила, когда в последний раз ощущала на себе такое материнское тепло. Если честно — не помнила вовсе.

— Мне больно от мысли, что ты несла это в одиночку так долго, — прошептала она. — Но теперь ты не одна. Мы рядом.

Из груди вырвался всхлип.

Керри гладила меня по спине круговыми движениями:

— Просто отпусти. Ты слишком многое держала в себе.

— Кажется, если я отпущу, эта боль никогда не закончится.

— Знаю. Но если ты не отпустишь, она утянет тебя на дно. В темноту, из которой ты уже не выберешься.

И я позволила себе плакать — в объятиях Керри, впервые за долгие годы чувствуя себя частью семьи. С тех самых пор, как не стало Отэм. Не знаю, сколько это длилось, но постепенно я начала возвращаться — к себе, в настоящий момент. И почувствовала… себя легче. Уставшей, выжатой, но легче.

Керри убрала прядь волос с моего лица:

— Вот так. Хороший плач творит чудеса.