Я настроила микрофон, и мозг включился в работу. Пусть бар отремонтировали, но запах несвежего пива по-прежнему витал в воздухе.

Сегодня вечером я собиралась обкатать новый материал, но ни Вину, ни Оскару об этом не сказала. Большую часть тура я не писала шуток. Все, что придумывалось, не встречало отклика у зала, звучало глупо или не смешно. Но пару дней назад, когда определились с датой выступления в Ванкувере, я начала записывать все, что приходило в голову. Каждый вечер со сцены звучали шутки из моей прошлой жизни, но я уже не была прежней. Я разбила собственное сердце на тысячу кусочков, и не говорить об этом со зрителями казалось лицемерием. Отношения с публикой обязывали меня быть честной. Таков негласный уговор. Ради честности люди приходят на шоу, и сегодня я хотела дать им ее.

Рид проигнорировал меня, но что изменилось? Я все равно собиралась это сказать.

В этот момент до моего слуха донеслось, как открывается входная дверь. Прожекторы ослепляли, и дальше первого ряда ничего не было видно, но по коже пробежали мурашки, и я поняла: это он.

Такое же чувство я испытала несколько месяцев назад на сцене, зная, что он за кулисами смотрит мое выступление. Уголок моих губ приподнялся, и я сглотнула, выдерживая паузу. Зрители ждали, предвкушая. Микрофон в руке подрагивал.

Ну, понеслась.

– Однако возвращаться нелегко. – Я взяла микрофон и пошла по сцене, чувствуя на себе знакомый взгляд. – В конце прошлого года произошло много событий, которые связывают меня с Ванкувером, и к этим воспоминаниям возвращаться нелегко.

Я посмотрела на бар. В темноте Рида не было видно, но я смотрела туда, где, как мне казалось, он мог сидеть, – на его прежнее место.

– Был тут один парень, и я его ненавидела. – Я посмотрела на публику. – Бывший моей лучшей подруги и мой заклятый враг. Каждый вечер я садилась вон там, – я указала на барную стойку, – и напоминала ему, что он – дрожжевая инфекция Люцифера.

Первая волна смеха прокатилась по залу. Мозг уже приготовился, ожидая выброс дофамина в кровоток.

На моих губах заиграла полуулыбка.

– А потом я влюбилась в него.

Тишина.

Я утрированно округлила глаза и кивнула.

– Знаю. Упс. Траектория дала сильный крен. А потом мы жили долго и счастливо. Ну все, сказочке конец, можно по домам. – Раздался взрыв смеха, и я покачала головой. – Так легко никогда не бывает, да? У всех нас есть свое дерьмо, с которым нужно справляться, а любовь – штука трудная, потому что где-то в процессе эволюции наши инстинкты выживания слегка, – я взмахнула рукой, – сместились.