– Я? Нет, я ничего не говорила. Должно быть, тебе померещилось, Ками. Ты ведь уже немолода.

Она гаденько ухмыляется, а ее миньоны хихикают, будто она действительно сказала что-то смешное. И мне вдруг становится даже жалко Стейси Сент-Джордж.

Если подумать, это же ужас – не иметь рядом ни одного человека, которому ты искренне нравишься. Зато иметь кучу фальшивых друзей, которые с тобой ради социального статуса или из страха, что ты их уничтожишь.

Покачав головой, прогоняю непрошеную эмпатию. Эбби закатывает глаза. Девушки расходятся по кабинкам.

– Попрошу Глена принести вам стул, хорошо? – предлагаю я Соне, когда они уходят.

Та качает головой, давая понять, что в этом нет нужды, но все же улыбается и благодарит меня, а я направляюсь к зеркалу поправить макияж.

Оливия подходит к соседней раковине вымыть руки и смотрит на меня в зеркале.

– Наслаждаешься вечером, Оливия? – спрашиваю я, стараясь не шевелить губами.

Она поначалу молчит, смотрит, как я наношу помаду, поправляю контур ногтем и убираю тюбик в сумочку.

– Ты с этой помадой на шлюху похожа, – вдруг бросает она, все так же не сводя с меня глаз.

Я ехидно улыбаюсь, и она, конечно, понимает, что значит эта улыбка, ведь только такие ее и окружали все детство. Вроде как добрые и милые, но полные яда.

По заветам Тайры Бэнкс я частенько репетировала перед зеркалом, как улыбаться, чтобы не образовались морщины. Но эту улыбку мне тренировать не пришлось.

Это мой врожденный талант.

– Оливия, не стоит мне хамить. Я того и гляди стану твоей мачехой.

Она шарахается от моего ответа, я же продолжаю улыбаться ей в зеркале.

– Ну ты и сучка, – негромко тянет она.

– Рыбак рыбака, детка, – отвечаю я.

При этом успеваю уловить, как крепко от нее пахнет алкоголем. А когда Оливия выпрямляется и тянется за бумажным полотенцем, я замечаю, что она нетвердо держится на ногах.

Черт!

– Оливия, ты что, пьяна?