Как только Элли отошла, Энсон взял в руку стакан и, откинувшись на спинку стула, холодно воззрился на Рори. Если у него в сознании и мелькнула какая-то мысль об их сходстве, то он не подал виду.

– Итак, зачем я вам понадобился?

– Я подруга Солин.

– Это вы мне уже сообщили по телефону.

Его ледяной тон звучал пугающе, и Энсон прекрасно это знал.

– Она часто о вас рассказывает.

– Неужели?

– О том, как вы познакомились в госпитале, как работали там вместе. О том, какой работой вы там занимались… для движения Сопротивления. И о том, как вы заставили ее уехать, чтобы спасти ей жизнь. Потому что вы любили ее.

Он тяжелым, неморгающим взглядом уставился на Рори:

– В самом деле? Знаете, все уже так расплылось в памяти.

Вот она, та неизбывная горечь, о которой говорила Тия. Страдание, превратившееся во враждебность и сарказм. И все же в его напускном безразличии ощущалась какая-то острая грань, какая-то гнетущая боль, которая подсказывала Рори, что Энсон Перселл далеко не так оторван от своих воспоминаний, как пытается изобразить.

– Она рассказала мне о ночи, которую вы провели вместе, прежде чем расстаться, – продолжала Рори, вглядываясь в его лицо. – О том, как вы просили ее выйти за вас замуж. О том, как она смотрела на вас через заднее окошко санитарного фургона, пока машина не свернула и вы не исчезли из виду.

– Вы, надо заметить, неплохой рассказчик.

– Разве все это было не так?

Энсон уставился в свой стакан.

– Уже не помню.

– А я думаю, помните. И сестра ваша многое помнит.

– Что конкретно вы от меня хотите, мисс Грант?

– Я хочу, чтобы вы вспомнили, как сильно ее любили и как сильно она любила вас. Пока вы не вернулись домой с войны и отец не настроил вас против нее. Есть некоторые вещи, о которых вы не знаете.

Энсон поднес стакан к губам, сделал большой глоток.