Поскольку удалить эту жажду я не мог, пришлось довольствоваться апельсиновой газировкой. За последние шесть недель я выпил столько этого дерьма, что, вероятно, у меня теперь сахарная зависимость.
Когда с характерным щелчком открыл ледяную банку, взгляды тех, кто был на заднем сиденье лимузина, мчащегося по улицам Сиэтла, устремились на меня. Хотя они и не переставали пялились, просто теперь делали это открыто.
– Я позаботился, чтобы у тебя было вдоволь этой фигни. – Улыбка Итана, нашего тур-менеджера, по десятибалльной шкале неловкости тянула на одиннадцать.
– Твою квартиру мы тоже вычистили. – Джонас глядел так, словно я – граната с выдернутой чекой.
Он – один из моих самых близких друзей, солист нашей группы
Это был момент просветления. Я понял, что стал обузой не только для группы, но и для личной жизни лучших друзей.
– Мы подумали, что это поможет… ну, знаешь... оставаться трезвым и все такое, – добавил он, когда я не ответил.
– Точно. Спасибо.
Оба закивали.
Вымученные улыбки и множество гребаных кивков. Люди не знали, что сказать или как себя вести. До реабилитации они горели желанием высказать все, что накопилось, после – обращались, как с ядерной бомбой, словно боялись, что рвану, если сделают что-то не так. Именно поэтому я не сказал, что ложусь на лечение. В этот раз, в отличии от четырех предыдущих, меня не принуждали пройти реабилитацию: я сам так решил, и ожидаемо, что они были раздражающе горды, но в то же время опасались, что ничего не получится.
По крайней мере, они точно знали, кем я был: первоклассным неудачником, чьи грехи прощались за симпатичную мордашку, стройное тело и волшебные руки, когда дело касалось гитары. Только мои грехи давным-давно превысили лимит прощения, хоть по благосклонным вымученным улыбкам на лицах Джонаса и Итана этого не скажешь.
Мой первый грех? Я был алкоголиком, который баловался наркотиками с банальным оправданием – заглушить боль.
– Ты хорошо выглядишь, – выпалил Итан.
– Ага. Глаза голубые и все такое, – добавил Джонас.