В понедельник выяснилось, что Иван Сергеевич вернулся. Об этом на первом уроке мне сообщила Лена Колпакова, и весь урок литературы, а за ней и биологии я не переставала думать об этом как о неотвратимо надвигающемся ужасе. Так в далеком детстве я ждала похода к врачу. К стоматологу или ортопеду – неважно. Я боялась всех. Мне не нравилось, что кто-то чужой меня трогает, осматривает и в любой момент, особенно когда я этого не ожидаю, может причинить боль. Похожее чувство нахлынуло и теперь, когда я окунулась с головой в воспоминания о Гудвине и поездке в Кратово.
Ромины успокаивающие слова больше не действовали. Их развеяло по ветру, как зонтики опушившегося одуванчика. Пока я думала, что математик не придет, все еще могло обойтись. Но теперь я не сомневалась: как только наши взгляды встретятся, меня стошнит или случится сердечный приступ. Конечно, совсем необязательно, что Иван Сергеевич, даже окажись он Гудвином, маньяк, но мои предчувствия, связанные с ним, трубили в горны и били в барабаны.
На литературе разбирали поэзию Пастернака. Проскурин читал стих «Любить иных – тяжелый крест», и все покатывались со смеху.
Любить иных – тяжелый крест,А ты прекрасна без извилин,И прелести твоей секретРазгадке жизни равносилен.
Я же отчаянно пыталась сложить то, из чего все это состоит. Лена Колпакова сказала, что на этих выходных они два дня жили у Марго все вместе. Она, Ника с Проскуриным и Лу с Марго, не знаю, что она хотела этим сказать, в тот момент я смотрела на Ксюшу и заметила на спине ее пиджака белую окружность с жирной точкой в самом центре. Кто-то нарисовал на ней мишень, и это было отвратительно неприятным знаком. Я достала телефон, чтобы написать ей об этом, но Ионыч вызвал к доске меня, и я, не сводя с нее глаз, кое-как промямлила:
Мело-мело по всей землеВо все пределы.Свеча горела на столе,Свеча горела.
Но Ксюша на меня не смотрела. Она сидела, подперев голову и опустив густо накрашенные ресницы, словно мы никогда не были знакомы, будто совершенно чужие, ненужные друг другу люди. А я от учительского стола чувствовала запах «лунного тепла» и с трудом сглатывала горечь.
– Так и быть, Алиса, но эта четверка авансом, – грустно сказал Ионыч, когда я закончила. – Я знаю, что ты можешь лучше.