На скулах Уильяма заиграли желваки, и у Шарлотты ком застрял в горле от его ярости.

– Сеть забегаловок, в которых кормят гамбургерами. Как мило! Надеюсь, тебе хорошо заплатят.

– Речь не об этом. А о том, что «Риверсайд» на грани банкротства.

Посмотрев в потолок, Уильям окинул ее последним ледяным взглядом.

– Мне пора писать.

– Но Уильям!

– У меня нет времени.

Он быстро взбежал по лестнице; Шарлотта вначале хотела последовать за ним, но, поймав на себе пристальные взгляды Сэм и Мартиник, обернулась в их сторону.

– Вы должны мне поверить! – в отчаянии воскликнула Шарлотта. – Я вовсе не хочу избавиться от магазина.

Мартиник явно была встревожена, но все же пыталась улыбаться.

– Все утрясется, душечка, вот увидишь. Раз ты не собираешься продавать, то какая разница, что говорит этот адвокат. Хотя мне бы хотелось, чтобы ты не скрывала от нас, насколько в бедственном положении находится «Риверсайд».

Шарлотта пристыженно кивнула.

– Ты права, мне надо было хотя бы намекнуть вам. Но я не хотела, чтобы вы переживали, и к тому же завтра у нас такое важное мероприятие. Будем надеяться, что оно станет новым стартом для магазина, и многие вновь откроют его для себя.

– То есть все-таки есть вероятность, что мы справимся? – затаив дыхание, спросила Мартиник.

Шарлотта прикусила губу. Лгать им снова она не хотела, однако, ловя на себе исполненные надежды взгляды Сэм и Мартиник, была морально не готова рассказать о пятнадцатитысячном долге магазина перед банком.

– Да, – проговорила Шарлотта. – Есть, но маленькая. По крайней мере, мы должны попытаться.

Мартиник взяла Шарлотту за руки.

– Мы должны! Правда, Сэм? Завтра мы закатим грандиозную вечеринку, которой бы и Сара гордилась!

Когда Сэм кивнула, спазм, сковавший шею Шарлотты, слегка отпустил. Теперь осталось только объяснить Уильяму, почему она не раскрывала все карты и не рассказывала об истинном положении вещей. Можно надеяться, что и он простит ее.

Когда зазвонил переносной телефон книжного магазина, вздрогнули все трое. Стоявшая ближе всех к аппарату Мартиник ответила, а Шарлотта и Сэм с напряжением слушали. Когда Мартиник положила трубку, лицо ее было бледным как полотно.