Утрэд все время был напряжен. Он же первый почуял опасность. Я видела, как изменилось его лицо, как он припал ухом к земле, потом быстро поднялся.

— Немедленно уезжайте. Скорее!

Норманны, очевидно прослышав о похоронах, напали большим отрядом и сразу с нескольких сторон. Одна за другой из тумана возникали фигуры всадников, доносилось неистовое ржание коней, лязг стали. Мы уже были в лодках, а у церкви, за пеленой тумана, кипел жаркий бой — саксы удерживали нападающих, пытающихся отрезать нам путь к отступлению. А тут как на грех заголосила Эйвота — у нее начались схватки, и только уже в пути я обнаружила, что с нами нет Элдры.

Утрэд вернулся часом позже — живой и невредимый. Он сообщил, что норманны отброшены, а Хорса самолично раскроил топором череп Нортберту де Ласи и теперь ходит в героях. Элдра же не пожелала расстаться с мужем и ушла с ним в лагерь мятежников.

Но тогда меня куда более волновало состояние Эйвоты. Мы еле успели дотащить ее до башни, где она вдруг рухнула на пол, расставила ноги, стала тужиться. Труда тут же вытолкала меня, сказав, что скоро мне самой рожать и не следует пока видеть такое. А вот о Ральфе хлопотавшие подле роженицы женщины совсем забыли. Он ведь был таким тихим и неприметным на своей лежанке в углу, к нему привыкли, как к предмету обстановки. Опомнились только, заметив, что он стоит прямо над ними, бледный и дрожащий. Но было не до него. Ребенок уже выходил, так что бедняга Ральф видел все. Грохнулся тут же в обморок. Пришлось возиться и с ним, и с Эйвотой, и с ее ребенком. Девочкой.

Потом говорили, что родила ее Эйвота на диво легко, смогла сама подняться после родов. И дочка у нее родилась крепенькая и здоровая. Молодая мать сказала, что назовет ее Бэртой. Спасибо, что хоть не Бэртрадой.

На Ральфа перенесенное потрясение подействовало даже благотворно. Он перестал замыкаться в себе, старался быть чем-то полезным. Мы даже порой беседовали по вечерам. Ральф рассказывал, откуда он родом, о том, как попал на службу в Гронвуд. Как лишился службы, он не упоминал, да и я не расспрашивала.

Тем временем настала настоящая зима, со снегопадом, продлившимся несколько дней, ураганным ветром. Во все щели дуло, мы жались к огню, не снимали верхней одежды даже на ночь. Выйти на улицу никто не решался, просиживали все дни в дымном тепле помещения.

В один из таких вечеров Ральф стал играть на лире. Бог весть, кто принес в башню инструмент. Поломанный, он валялся без надобности, пока Ральф не починил его. И как приятно зазвучали струны в унисон потрескиванию дров и завыванию пурги за стенами. Ральф запел. Голос его был удивительно приятен, все заслушались.