Я молчал. У меня были свои проблемы, чтобы особо сосредотачиваться на чужих. Однако я сочувствовал д’Обиньи. И он, похоже, понял это. Как-то сказал:

— Простите, что поверяю вам мои чувства к королеве. Но у вас такие глаза… Мне надо кому-то выговориться, а по вашим глазам вижу — вы поймете.

Да, видимо, с моими глазами и впрямь что-то не так. А д’Обиньи оказался достаточно чутким и сообразительным, чтобы догадаться, в чем дело. Во всяком случае, он перестал донимать меня сватовством племянника, а его самого отправил куда-то с поручением.

Сэр Уильям, с какой стороны ни посмотри, был славным малым, и мне неплохо жилось в его Ризинге. Но у меня было дело. Среди моей поклажи бережно хранился сверток переливчатого серого атласа, который я намеревался преподнести Гите Вейк на обратном пути. Однако я откладывал отъезд со дня на день, ибо больше смерти боялся того разговора о замужестве, который становился все более неизбежным — если я и впрямь хочу счастья для Гиты.

В день святых Петра и Павла [77]я отстоял в часовне Ризинга раннюю мессу, оседлал Набега и, отказавшись от сопровождения, поскакал вдоль песчаных дюн побережья туда, где темнели леса. Старая тропа вела оттуда в маноры Гиты Вейк.

В этих древних лесах можно было встретить дубы, которые еще помнили суровое правление датчан. Это были настоящие великаны, овеянные легендами, и порой на ветвях того или иного раскидистого дуба виднелись нехитрые приношения местных жителей — цветные ленты, шерстяные лоскутки, обрезки меди. Однако я почти не смотрел по сторонам, машинально направляя Набега и уже в который раз обдумывая, как построить разговор с Гитой. Я намеревался не только предоставить ей возможность самой решить свою судьбу, но и позаботиться о Милдрэд, ибо не желал, чтобы моя дочь росла бесприданницей.

Неожиданно мне пришлось рвануть поводья — Набег, свернув на боковую тропу, оказался прямо посреди стада щетинистых местных свиней, которых гнали пастухи. Свиньи подняли визг, а Набег едва не взвился на дыбы, и мне пришлось повозиться, чтобы сдержать его. Лошади терпеть не могут свиней, и сколько я ни усердствовал, мой норовистый красавец припадал на задние ноги и брыкался, пока черные тощие твари, вереща, разбегались во все стороны.

Наконец я угомонил Набега, а пастухи, отогнав свиней, приблизились, кланяясь и приветствуя меня.

— Божьего вам благоволения, эрл Эдгар! Давненько вас не было видать в наших краях. Но теперь вы, должно быть, все же решили навестить свою Фею Туманов.

Они обращались ко мне, как к старому знакомому, в их голосах слышалось простодушное любопытство. В представлении простолюдинов все это было в порядке вещей — я был обязан навещать женщину, от которой имел ребенка.