«Смиренно прошу» — ох как нелегко дались Хорсе эти слова! Ему, некогда выступившему с оружием против меня, отъявленному смутьяну. Это ли не пример того, что даже таким неотесанным дикарям, как Хорса, приходится склоняться перед величием Церкви?

Но и это сейчас не было самым важным. Леди Гунхильд отошла в иной мир как нельзя более кстати, так как ее просьба невольно сближала нас с Хорсой.

— Многие благородные люди желали бы покоиться на кладбище столь прославленной обители, как Бери-Сент-Эдмундс.

Я произнес это как можно мягче, но Хорса тут же вскинулся, и его рыжие глаза засверкали.

— Не заносись, ты, бритая плешь! Или позабыл, что Гунхильд из Фелинга немало послужила процветанию аббатства, и ты не вправе даже…

— О, тише, тише, благородный тан! Я всего лишь хотел отметить, сколь высока честь быть погребенной среди первых людей Восточной Англии. У меня и в мыслях не было отказывать, все будет исполнено должным образом и со всей приличествующей торжественностью. Я немедленно велю все подготовить к похоронам и отпеванию, распоряжусь, чтобы в Фелинг отправили братьев, которые доставят покойную в Бери-Сент-Эдмундс. Твоя мать, Хорса, всегда щедро жертвовала на нужды аббатства, поэтому завтра, как и в каждый последующий день в течение недели, в ее честь будет отслужена месса.

Хорса оторопело смотрел на меня. Похоже, он не ожидал от меня, своего врага, такого великодушия. И был даже смущен, запинаясь стал говорить слова благодарности. Но мне сейчас как никогда был нужен мир с Хорсой. И только сакс отбыл в Фелинг, я поспешил к Бэртраде, поделился с ней своими планами. Нечего и говорить, что они пришлись ей по сердцу. Она даже воспрянула.

На следующий день состоялось торжественное погребение леди Гунхильд из Фелинга. Дабы пуще угодить Хорсе, я призвал в Бери-Сент-Эдмундс наиболее почитаемых саксонских танов, не забыв упомянуть о том, что все расходы на поминальное пиршество берет на себя аббатство. Хорса был растроган. А двумя часами позже он, притихший и поникший, стоял среди кладбищенских плит, наблюдая за пышной процессией, сопровождавшей носилки с телом его матери к месту последнего упокоения.

По саксонской традиции тело леди Гунхильд не положили в гроб, а завернули в белые льняные пелены, повторяющие очертания тела. Пожилая леди покоилась на покрытых ковром носилках, которые сопровождали капелланы, каноники, викарии и множество монахов. Тридцать нищих несли зажженные свечи, во время погребения монахи пели респонсорий [95], а я произнес над телом короткую проповедь, перечислив заслуги покойной, и прочитал отходную так, что, когда произносил заключительное requiscаt in расе [96], присутствующие плакали. Даже Хорса склонил голову, и его плечи мелко затряслись.