Алиса ответила почти сразу, почти равнодушно, почти холодно – не отводя от него взгляда и не отодвигаясь:

- Я всегда буду помнить о том, что ты сделал для меня и для Сони. И я платила по всем счетам, я отдала тебе все, что могла. А большего – не могу. Никогда не смогу. Ты это знаешь. Это мазохизм, Никита. Зачем я тебе?

- Да потому что ты уйдешь к нему! – заорал Никита. – Он опять выиграет! Он всегда выигрывает! Нихера не делает, но всегда выигрывает! Меня наизнанку выпотрошило, а ты ему себя? Да мне проще шею тебе переломить!

- Вы достали меня со своими играми! – закричала она в ответ. – Выиграет, не выиграет! Я хочу выиграть, наконец. Я! Имею право!

- За мой счет? Меня в жернова?

- Выживешь! – зло сказала Алиса. – Это не больно. Потом даже привыкаешь!

- А ты вечная жертва! Вокруг все должны, да?

- Я освобождаю тебя от долгов. Что тебя опять не устраивает?

- Я тебя люблю!

- А я никого не люблю. И мне это нравится!

- Алиса!

- Что?!

Логинов вздрогнул и выпустил ее из рук. Гнев, из которого сейчас был сплетен каждый его нерв, образовывал дикое полотно, обвивающее тело. Ногой отбросил Алисин чемодан, выдохнул:

- Сука! Сдохнешь тут, поняла!

И бросился к выходу. Вслед ему раздавался ее веселый смех. Этот смех звенел в ушах, доводя до исступления. Логинов долбанул по двери, хлопнул ею и повернул ключ в замке. У хозяина дома был бзик. Понаставил замков во всех комнатах. Придурок.

- Тут будешь! – снова заорал Никита и приник к двери, чувствуя абсолютное бессилие. Едва ноги не подкосились. Только дрожь и слабость, как после физической нагрузки. А она там, за дверью, все еще смеялась. В то время, как он был способен лишь колотить по стенам и орать от боли. Будто бы с него сняли кожу, а теперь отделяли мясо от костей.

Он резко развернулся и напоролся взглядом на Соньку. Глаза огромные. Смотрит испуганно, дико. Раз в жизни видел такие глаза. Когда Макаров говорил об Алисиной смерти. Больше не довелось.

Девочка стоит. Молчит. Глядит на него в упор. Подбородок подрагивает. Но не спрашивает, не бросается к нему, не просит.

Все, о чем он может думать в эту минуту, это о том, что она – не его. Но не это страшно Страшнее осознание, что никогда и ничего не было его. Отец и мать, которых он любит больше собственных, – отец и мать Макарова. И он желает себе этих отца и мать. Друзья, с которыми он провел юность, – друзья Макарова. И он хочет себе этих друзей. Женщина… женщина, которую он держит в своем доме, – женщина Макарова. И он не знает, как ему жить без этой женщины.

Жизнь, которую он ведет, – жизнь, отобранная у Макарова.