— Вероника? — Влад постучал трижды в дверь, но в ответ тишина.
И вот тут бы спросить: ну что за детский сад? Ну зачем тебе это, Егор? Неужели иначе нельзя?
Ну зачем тебе это, Вероника? Взяла бы, да сбежала давно!
— Нет, я люблю его, — ответила бы нам Вероника, роняя слёзы на подушку.
— Нет, — ответил бы нам Егор, лежащий на неудобном диване друзей. — Я просто хочу дать ей время сбежать от меня…
Когда наступил пятнадцатый день “карантина”, Вероника проснулась с явными признаками помешательства. Всю ночь ей снились кошмары, да такие яркие, что после пробуждения остался неприятный привкус, грозивший не выветриться до конца дня. От каждого звука за стенкой, бедолажка к тому же просыпалась, и это при том, что теперь смежная комната пустовала и доноситься могли только далёкие слабые звуки с балкона.
Вероника побледнела, похудела и выглядела, как сумасшедший призрак. Банши охваченная яростью по отношению к своему убийце!
Она нервничала, и даже пыталась позвонить Егору Ивановичу, но абонент был не абонент. И теперь, проснувшись после такой неспокойной ночи, уже не в силах даже плакать, она разозлилась.
— Я что, подопытная?! — прошипела, оделась едва ли по погоде и выбежала из дома.
Даже не расчесав волосы, не взяв сумку и ключи, с одним только телефоном, она бросилась по аллее, а потом всё-таки вызвала такси. Почему-то ей казалось, что он не может быть в каком-то другом месте, кроме Генеральской дачи Игнатовых.
И когда такси выезжало за город, а с карточки исчезли последние деньги, снятые приложением, Роня поняла, что злость не стихает, а только растёт. Не успокаивало то, что скоро Егору Ивановичу от неё некуда будет бежать. Всё больше и больше для неё становилось очевидно, что так быть не должно. Что нельзя уходить. Нельзя увольняться. Нельзя заселять в квартиру других жильцов. Нельзя трезветь насильно, если уже опьянел, а вино не закончилось. Ну кто так поступает?