Он замолчал, посмотрел на Джеймса, намекая, что пришла его очередь откровенничать.

— Свобода, — сказал тот. — Хотелось быть как можно дальше от дома, буквально или метафорически. Чувствовать хоть какую-то ответственность за свою жизнь, что-то решать. Я все свои хобби заводил только для того, чтобы подольше не появляться дома.

Джеймс сел с другой стороны дивана, рядом с башней из картонных коробок. Поставил перед собой верхнюю, снял крышку. Внутри оказались старые черно-белые фотографии. Джеймс взял пачку, начал просматривать их, разглядывая лица. Майкл смотрел на него, уткнувшись подбородком в ладонь. Молчал. Потом взялся за телефон, открыл переписку со своим финансовым консультантом.

«Джерри, свяжись с Голуэй Клиник. У них лежит парень, Шеймус О’Брайен. Скажи им, чтобы делали все по полной программе и заплати из моего гонорара за «Баллингари», сколько скажут. Что останется, переведи его жене».

Джеймс перебирал фотографии одну за одной. Майкл смотрел на него — на склоненную голову, ровный профиль, красивый нос.

— Как ты решил стать писателем?.. — спросил он.

Джеймс отвлекся, поднял голову.

— Голоса в голове были слишком громкими, — сказал он. — Мне нужно было куда-то их деть. Так я начал писать пьесы. Потом мне показалось мало, и я написал первый роман. Творчество затягивает, знаешь…

— Знаю, — понимающе сказал Майкл. И добавил, решив прояснить один странный нюанс: — Слушай. У тебя есть такой пунктик — что ты не можешь перечитывать то, что написал? Потому что там, ну, слишком много тебя? За каждой буквой.

— Нет, — удивленно сказал Джеймс. — Если бы я мог не перечитывать — как бы я редактировал?

— А ты, то есть, не сразу пишешь? — удивился Майкл. — Потом переписываешь?

Джеймс улыбнулся.

— А ты, когда получаешь роль, с первого дубля идеально играешь?..

— Нет, конечно! — возмутился Майкл. Потом понял, кинул. — Ага. Ясно. И готовую книгу можешь перечитать?

— Могу.

— Здорово, — сокрушенно сказал он. — А я не могу свои фильмы смотреть. Даже жалко иногда. Пытался, но не могу. Как только вижу свою рожу, так сразу хочется выключить. Или сказать себе, чтоб не придуривался.

— А ты придуриваешься?..

— Я не знаю, — честно сказал Майкл. — До сих пор не знаю, талантливый я или нет. Говорят — да. Ну, раз говорят, наверное, правда. А я сам не знаю. Смотрю на экран и вижу себя. И такое чувство странное… Словно противно.

— Мне нравятся твои фильмы, — сказал Джеймс.

— Хорошо, — вздохнул Майкл.