Он чувствовал себя мертвым. Ожившим зомби, который потерянно бродит вокруг старого дома, смотрит в окна, но не может войти в прежнюю жизнь.

Джеймс, может быть, понял бы его, но с Джеймсом было уже не поговорить. Он уехал.

Не замечая времени, Майкл прожил пару недель, глядя, как постепенно исчезают все признаки того, что здесь было. Как уводят технику, как увозят лошадей обратно в Ольстер. Съездил к Шеймусу — тот выкарабкивался медленно. Врачи говорили, если реабилитация пройдет успешно, он снова сможет ходить. Пока он не мог.

Майкл не знал, как закончить все это, как перестать маяться и блуждать. Ему нужен был какой-то… маяк.

Маяк.

Решение было спонтанным, почти бессознательным. Он хотел оставить себе что-то на память об этом времени. Наверное, именно так Джеймс писал на руках свою летопись. Майкл тоже хотел — помнить. Не забывать все то, что случилось. Видеть перед собой — постоянно — то, что было, как знак… он даже не понимал, чего именно. Не надежды, потому что надежды не было. Не боли, потому что боль уходила, оставляя после себя пустоту. Просто какую-то точку, которая говорила бы ему… Да черт знает, что бы она ему говорила.

Рисунок он нашел в интернете, коряво срисовал, чтобы было похоже на тот, из Баллингари. Принес в салон, попросил доработать по его кривому наброску. И на правой руке, на внутренней стороне от локтя до запястья, ему набили маяк. На скалистом основании, с волнами, бьющими в камни — поднимающийся из воды, стройный, непобедимый.

И его отпустило.

Пока маяк подживал, Майкл часто сидел и рассматривал его — бездумно, просто глядя на линию стен и на пенные гребни волн. Словно слушал шум моря, бьющего в скалы, шуршащего по камням. Дышал вместе с ним, в такт. Пытался услышать, пытался понять.

С маяком на руке жить стало как-то легче. Словно он сам расправился, поднял голову, задышал. Словно все, что было разобрано — собралось, как трансформер, во что-то новое, что-то другое.

Он просидел на одном месте, прощаясь с куском своей жизни, до конца мая. Отпуская Эрика, отпуская Джеймса. Отпуская себя, будто провожая в дальнее плавание, будто в новом мире кораблям все еще требовались месяцы, чтобы добраться из одной точки земного шара в другую. Он даже подумывал вернуться в Нью-Йорк не самолетом, а лайнером, но на трансатлантический рейс у него не хватило бы времени: в июне начинались съемки второй части «Неверлэнда».

Свадьбу Сары и Томми устроили с благородным размахом. Традиции традициями, мезальянс мезальянсом, но сохранять лицо было важнее, и аристократическая родня прогнулась. Деваться им было некуда, особенно — от авторитета леди Агаты. Со стороны Сары было несколько сотен гостей, со стороны Томми — пара далеких родственников, горстка близких друзей и лондонские знакомые.