— Да уж представляю, — отозвался Майкл, ошарашенный такими откровениями. — Это она может.

— Вот ты спрашиваешь, почему я ее люблю, — Бран разлил им еще раз — под такие разговоры джин шел, как вода. — Да потому что в ней силищи, как в слоне! А иногда она девчонка такая. Я ей однажды… приехал, жарко было — а она там с какими-то тюленями плещется. Я мороженое принес, продавали у входа, ну я и взял, как полагается, рожок, три шарика, вафель еще навтыкали… Принес ей. А она увидела — и заулыбалась так… Ну, девчонка! Потом опомнилась, нахмурилась сразу, но я-то уже увидел!.. Сначала, конечно, я не так влюбился, ну — фигура, сиськи, я же люблю таких. А потом так, мало-помалу, незаметно, вляпывался по самые уши, и вот эта улыбка — я ее аж забыть не могу, перед глазами стоит. Хочу, чтоб она так еще улыбалась.

— Ага, — сказал Майкл, заслушавшись. — Верный признак.

Бран испытующе глянул на него, будто искал в его лице насмешку — но не нашел. Перевел дух.

— Она меня будто говорить учит, — признался он. — Ты же знаешь, какой я мастер… Вот про это все. Про чувства. А она может. Я слушаю… и она из меня будто выковыривает что-то. Она меня понимает, — нежно сказал он. — Не так, как ты. Есть же то, что друзьям не расскажешь. Не потому, что не доверяешь… а потому что рассказать можешь только тому, кто на своей шкуре знает. Она — знает. И я — знаю. Вот мы и сошлись.

Майкл глубоко вздохнул и подставил бумажный стаканчик.

— Лей, — велел он. — И, это… поздравляю. Не будь с ней такой сукой, как я с Кудряшкой.

— Да куда уж мне, — отозвался Бран, возвращаясь к привычным интонациям. — У меня таких талантов никогда не было.

Глава 29

Глава 29

В начале ноября, едва закончились съемки «Неверлэнда», Майкл вздохнул свободно: работа вымотала его куда сильнее, чем ожидал. Постоянно бороться с желанием сделать что-то лучше и знать, что проявлять инициативу бесполезно, было мучительно. Раньше ему нравилось, очищая голову от ненужных мыслей, окунаться в роль, забывая себя целиком. Теперь он не мог — его вдруг стало слишком много, столько, что не забудешь, подальше не запихнешь.

Едва получив свободу, он улетел в Лондон, к родителям. Целую неделю провел, занимаясь блаженным бездельем: валялся на ковре с Фредди и смотрел с ней мультики или играл в шашки, копал ямы в саду для новых кустов под руководством Эммы, по старой памяти проторчал два дня в отцовском гараже, медитативно полируя лаково-красный Мазератти 1930-го года выпуска. Вытащил Эвана пообедать к Томми. Купил на барахолке антикварную печатную машинку. У нее западали клавиши и болтался регистр. Майкл распотрошил ее, очистил от пыли и грязи, пересобрал. У машинки оказался приятный шрифт и мягкий, звучный ход. Майкл даже пожалел, что не одарен никаким литературным талантом: за такой вещью приятно было бы сидеть, роняя на колени пепел от сигареты, и стучать, отпечатывая какую-нибудь захватывающую историю. Захватывающих историй у него было много, но ни одна не годилась для печатного пересказа. Он отвез машинку к себе, в Шордич. Может, как-нибудь он сподобится написать на ней Джеймсу письмо.