Ощущение было даже немного жутким. Когда он смотрел в глаза Эрика, он не видел себя. Его там просто не было. Там был Эрик. Там, за этими глазами, был другой человек, другой мир, другая вселенная. Он ни на миг не узнавал себя. Отчасти это даже пугало — видеть, что в твоем теле, с твоим лицом, расхаживает другой человек. Майкл смотрел во все глаза и с удивлением обнаруживал, что не помнит части сцен, каких-то деталей. Не помнит, почему там, за столом с Терренсом и семьей, на ужине в честь приезда хозяина поместья, он переглядывается с Мойрин и раздраженно качает вилку в пальцах — он просто не помнил, что делал так. Он слышал свои слова, будто впервые. Внутренне вздрагивал, когда Эрик, бросив спокойный тон, вдруг взвивался на пустом месте. Видел едва заметную дрожь, пробегавшую по его лицу. Видел взгляд — абсолютно чужой, незнакомый. Будто что-то влезло в него и поселилось в нем, и живет и дышит через него. У него мурашки пробегали по рукам каждый раз, когда он замечал это.

Напряжение между Эриком и Терренсом росло с первой же минуты знакомства, вылившись наконец в сцену на маяке — страстную и очень злую. Питер был бесподобен. Напуганный, оглушенный, жадный одновременно. Он вкладывал себя целиком и выворачивался наизнанку — глядя на него, Майкл бы сам усомнился, что тот играет, а не чувствует все, что творилось там на экране. Они все были настолько живыми, настолько естественными, что Майклу все время мерещилась какая-то мистика — они не играли, они просто были там, они просто скатались на пару месяцев в прошлое и засняли то, что произошло. Одна маленькая история во времена большой трагедии. История, которая не могла кончиться хорошо. Любовь во время войны — любовь ли? Что их связывало друг с другом? Как, из чего родились их решения — те, последние?..

У Питера с пистолетом было жесткое, решительное лицо — будто в какой-то момент он и правда одолжил у Эрика его непреклонность. У Эрика в глазах был огонь, ужас — и жажда, когда Терренс хлестнул его по лицу лошадиным стеком. Майкл помнил этот удар — Питер врезал всерьез, от души, синяк потом пару дней пришлось прятать за гримом.

Он знал, чем все кончится — и все равно, кажется, не дышал, когда заполыхало поместье. И когда Эрик, оглядываясь в последний раз, понимал, что больше никогда не увидит ни этого неба, ни этой земли.

Потом он сидел, глядя на титры. Пропустил мимо глаз свое имя, Питера, режиссера. Дождался, пока появится Джеймс. Их имена были далеко друг от друга, — но ближе сейчас, чем они сами.

Джеймс не ответил ни на первое, ни на второе сообщение. Звонить Майкл не решился, но поговорить было нужно. У него мелькнула безумная мысль позвонить Винсенту — но он решил, что это будет уже чересчур. Несмотря на то, что у него не было намерения встретиться с Джеймсом, чтобы вымолить у него пару новых встреч, разговаривать об этом с Винсентом казалось ему то ли верхом цинизма, то ли той вершиной цивилизованных коммуникаций, до которой ему было не доползти.