Герцогиня откидывается на высокую спинку и выжидающе на меня смотрит. Она будто оратор на трибуне, только что окончивший свою речь. А мне, как прилежному слушателю, следует дать ответ.
– Я понял. На меня взглянула другая женщина, и моя ценность в ваших глазах немедленно удвоилась.
– Утроилась, мой мальчик, утроилась, – она вновь смеется. – Я как будто взглянула на тебя ее глазами. Позаимствовала ее чувства, их незамутненную первозданность, их горение, и взглянула на тебя, как в первый раз, как тогда, помнишь, в библиотеке епископа, когда ты, такой юный и усталый, сидел за столом. От бессонницы у тебя чуть покраснели веки. Под глазами тени, волосы растрепались. Но ты был так очарователен, так застенчив. Я вновь увидела твои длинные мальчишеские ресницы и твои губы… Я вообразила, как ее любопытствующий взгляд скользит от виска по твоей скуле к подбородку, и захотела немедленно сделать это, прикоснуться к тебе. Я так же ее ушами слушала твой голос и украдкой оглядывала твое ладное юношеское тело. От меня не ускользнуло, как изящно ты сложен и как, должно быть, ты хорош… без одежды. У Жанет наметанный взгляд, и она своего не упустит. Она умеет оценить мужчину, а вместе с ней и я. Поэтому сейчас я вожделею тебя вместо нее. А так как ее вожделение, дочери нашего отца, можно рассчитывать по двойному курсу, то вместе с моим оно возводит твою ценность от первоначальной трижды вверх.
Глава 17
Глава 17
Он где-то раздобыл трех марионеток и часами, с удивительным упорством, совершенствовал свой навык управляться с ними, с куклами на нитках. Он учился с тем же самозабвением, с тем же порывом, как когда-то учился играть на скрипке. И вновь его прилежание и увлеченность рождали в ней двоякое чувство. То, что он, невзирая ни на что, преодолев тоску и отчаяние, продолжает учиться, познавая это новое, эта его неуспокоенность, в которой проглядывает безусловная любовь к жизни и жажда самосовершенствования, вызывала у нее восхищение. Она уже не подавляла это чувство. Напротив, это чувство являлось свидетельством того, что ее странный избранник, не обладая ни именем, ни достойным происхождением, ни славой, ни богатством, все же намного превосходит тех, кто самим фактом рождения одарен сверх меры. Что он истинный победитель, одержавший победу не над кучкой затравленных гугенотов или изголодавшихся испанцев, залив кровью детей и женщин мостовые города, а над врагом, гораздо более могущественным, неуловимым, он одержал победу над самим дьяволом. Он одолел ту часть самого себя, что была некогда поражена сатанинским ядом. Ему было так просто поддаться на эти дьявольские уговоры, медоточивые, утешительные, чтобы избежать всех ран и увечий. А он с легкостью их отверг и теперь беззаботно улыбается, почти по-детски, распутывая нити своенравных кукол. А второе чувство, изначальное, было уже ей знакомо и даже привычно – зависть. Ей даже не пришлось спрашивать себя – почему. Опять ктото другой, не она. И даже не кто-то, а что-то.